тогда отправьте нас по местам, куда мы едем, – обратился к нему старший из пассажиров.
– Вон обочина в вашем распоряжении, – ответил сержант.
– Но ведь они возле вас не остановятся, потому как подсадка запрещена, – начал Прялин.
– Это не мое дело.
И, наконец, Георгий решил использовать главный козырь:
– Но я еду хоронить вашего однофамильца.
– А где это написано?
– Ну почему вы мне не верите?
– Не положено.
– Что – верить?
– Нет, нарушать.
И только тут Георгий неожиданно вспомнил, какое везде магическое действие оказывает его удостоверение, с которым он проникает в святая святых партии.
И он, отозвав гаишника в сторону, чуть нагловато произнес:
– Я думал с вами договориться по-человечески, но вы языка примата не понимаете!
– Какого? – сморщил нос милиционер.
И тут Прялин торжественно распахнул перед ним свою, по-блатному говоря, «ксиву».
Первое, что он услышал, это бульк в горле гашника. Наверно, он проглотил ту язвительность, которой хотел воспользоваться в следующую минуту. Потом Прялин заметил, как у того водвыструнилась спина и рука метнулась к козырьку.
– Извините, товарищ! – сказал гаишник таким радостным голосом, словно все это время убеждал Прялина в том, что он лучший человек на свете.
Георгий повернул к машине. И сержант – жестом – показал водителю, что тот может ехать. А потом, спохватившись, выскочил перед потоком машин, что шли на зеленый, свистком остановил их и сделал им в неположенном месте левый поворот.
– Что это вы ему показали? – обалдело спросил молодой.
– Да взятку дал, – произнес старый, лапая себя по карманам и обращаясь к Георгию: – Сколько мы вам должны?
Прялин отмахнулся сразу от обоих и попросил:
– Только довезите меня первым.
– Какой вопрос! – сказали они чуть ли не в один голос.
А когда подъезжали к крематорию, Прялин произнес:
– Шесть!
– Шесть рублей мы должны? – встрепенулся старый.
– Нет, шесть конопин на носу у гаишника.
И тихо улыбнулся. Зная, что это улыбка в этот день у него явно последняя.
2
И – грянули поминки! Именно грянули, потому как на них было человек двести, если не больше, и отрядили под это, так и хочется сказать «торжество», громадный ресторан, в котором задрапировали зеркала и чуть убавили свет в плафонах.
Кто там правил, главенствовал и вообще распоряжался, Прялин понятая не имел. Но на входе его и Абайдулина подхватила под руки какая-то женщина в траурной накидке и повела за стол, что находился в глубине зала. Там, сразу же увидел Георгий, сидела сестра Климента Варфоломеевича, тоже в черном платочке, и какая-то яркая брюнетка с непокрытой головой. Тут же обретались – судя по знакам на груди – герои труда, разные лауреаты
