Прялин мог рассмотреть пришлеца. Он имел темноватые височные впадины и впаленькие, с плавным перекосом щеки.
А тем временем зал набирался слитных, почти однотонных звуков, и со стороны казалось, что так укачливо гудит сосновый бор.
За окном же, где жило ненастно-бледное однотонье, вдруг родился проблеск, а может, промельк, и что-то невидимое, но осознанное, что оно есть, означилось чуть четче, чтобы хоть на миг сдвинуть эту серую унылость.
Говоривший для вящей бодрости приложился к вину и произнес:
– Вот за что не люблю поминки, тут все по команде. Как в казарме.
Он закусил чем-то легким и сказал Абайдулину:
– Ну захаживай!
И отошел к другому столу.
– Кто это? – спросил Прялин.
– Да профессор один. Дрожак его фамилия.
И тут Георгий неожиданно увидел Конебрицкого.
Константин сидел за их же столом, только с самого края, и с кем-то неторопливо беседовал.
Официантка поставила посередине стола блюдо из «живой», видимо, только что с грядки, наспех резанной капусты, которая, топорщась, не принимала уксусную приправу, какой хотела ее подмаслить поворская братия.
Тут же рядом с блюдом появилась рюмка водки, которую накрыли кусочком хлеба, и Георгий понял, что эти символические дары принадлежат душе покойного.
Сосед слева, который и здоровался как-то осторожно, словно воровски, говорил кому-то через стол:
– Христос – это литературный образ, в которого поверило все человечество.
– Почти все, – уточнил его собеседник.
– Пусть будет так. Но кто создал Христа? Само же человечество? Нет, кто-то хитрый и ехидный, может, тот же Иуда.
Говоривший глянул на Прялина, и тот на всякий случай кивнул. Пусть думает, что ему все понятно. И, главное, считает его своим если не единомышленником, то вполне приличным нейтралом.
К блюду с капустой, видимо, символизирующей его отношение к земле, и рюмке с водкой прибавилась и тарелка с супом, в которой кудрявым бликом плавало солнце.
Прялин чуть подобернулся и увидел еще одного своего знакомого – писателя из Волгограда Куимова. Геннадий Александрович был со своей супругой поэтессой Светланой Ларисовой.
– О! – вскричал Куимов. – Я же говорю – Ноев ковчег! Кого тут только нету!
И он подошел к Прялину.
– Я, пожалуй, перейду к вам, – сказал Георгий, увидев, что рядом со Светланой есть свободное место.
– Иди, – произнес Геннадий. – Но учти, что тебя могут хватиться.
И – не ошибся.
Как только Прялин направился к столику Куимова, как невесть откуда появилась та самая, что их с Абайдулиным привела, женщина в траурной накидке и тихо поназидала:
– Сидите, пожалуйста, по своим местам.
И опять куда-то скрылась.
Геннадий
