девушкой, которая представилась так:
– Геля Савв – очень начинающая поэтесса.
– Это она скромничает! – произнесла крашеная. – Тут нам такое читала – мы сейчас чуть с ума не посходили от ее стихов!
– Вы меня смущаете, – промямлила поэтесса. – А потом я очень стесняюсь, ежели все это услышит Вен.
И в это время в комнату зашел Бейм.
– Ну что, перезнакомились? – спросил.
– Частично, – произнес Конебрицкий.
– Ну тогда я это ускорю, – сказал хозяин дома. – Вот это, – указал он на ту, что в уголке бесстрастно покуривала, – Люся Ряпис – она умудряется художественные завивки делать на абсолютной лысине.
Все засмеялись.
– А Марине Тяпич, – он положил руку на плечо девушке, которая оказалась рядом с ним, – если есть цена, то только в долларах. Она единственная мире художница, которая нарисовала свой автопортрет в том естестве, к которому стремится каждая женщина.
И Конебрицкий неожиданно для себя спросил:
– В каком?
– Ну чего ты томишь человека? – обратилась художница к Вениамину. И, оборотившись к Косте, сказала: – Голая я, понимаешь?
– Почти! – сказал он. – Ежели бы не было того множества, что на вас надето.
– А я – Глеб Усадский, – произнес парень, который сидел напротив Кости.
– Ему надо было бы одну букву из фамилии изъять, – произнесла поэтесса. – Вон какие усы-то!
– А может, еще одну «эс» прибавить? – смешливо спросил парень с хохолком и представился: – Борис Увях – клоун. – Он подождал, пока остальные отсмеются. – Мы, – продолжил, – с Глебом в паре в цирке работаем, он дрессировщика у меня играет, а я укротителя его.
– Ну а про Илью Черная ты, конечно, слышал? – подвел Вениамин Костю к хромоногому пареньку с трубкой. – Он – зеркало нашей журналистики!
– Хочешь сказать, «кривое»? – поинтересовался Илья.
– Ну а поскольку я из вас самый неэкзотический экземпляр, – заговорил толстый, так и навяливалось добавить «господин», этакий увалень-баловень. – Я – скромный врач, и прозвание мое тоже плебейское – Григорий Швейбель-Швароник.
– Ну а теперь стихи! – вскричала Марина. – Очень хочу все это пережить заново!
– Ну вот, – произнес Бейм, – я-то думал, что сперва что-нибудь выпьем.
– Нет, стихи! – не унималась Марина.
– Ну что бы вам такое прочесть?.. – встрепал себе чуб Бейм.
– Да мы вовсе не тебя хотим слушать, – сказала Люся. – Пусть нам прочтет свои новые вирши Геля.
– Ну какой вопрос? – повеликодушничал Вениамин. – Даже буду рад такой, явно равноценной подмене!
Геля засмущалась и оттого еще больше закартавила. Но это все до той поры, пока не ушла в те строки, которые, словно вены, напряглись где-то внутри ее:
Ты любил меня, как
Сатанический дух,
Пока склюнул звезду
Простодушный
