у него во время разговора.
– Не сказал.
– Вот как раз о скачках я тебе и хотел рассказать, – продолжил Хохол. – Не в ровни все получается.
И речь пошла о том, что известный домушник, почти шнифер, облюбовал одну хавирку. Ну, нарисовал, что хозяева на дачу мотнули, и – со связкой ключей на шее – к замку. Слесарь, мол, из домоуправления.
Позвонил для начала. В ответ только канарейка дурнотой заорала.
Вошел чин-чинарем, прохоря снял, потому как любил работать босиком – соседи не слышат, что в квартире шмон.
Заметил на буфете пятихатку неразменную.
Только к ней лапу протянул, его по черепу сзади – шлясь!
В глазах помутилось.
– Вот это промацовка! – сказалось само собой.
А мужик, что ему навешал, мешок ему на рыло кинул, думал, что тому кобздец пришел.
– Так вот, – поведав обо всем этом, произнес пахан. – Кто-то нас держит под примусом.
– Ну а чего с Атасом? – спросил Банкир.
– Отмазали. Вроде в чужую хату по пьяни забрел: а там и получил по мырсам. Ведь кто знает, что свой своего угадал с просыпу?
– Так, думаешь, не тот ли это шнифер? – спросил Банкир, поеживая спиной, что у него внезапно засвербела. Так случается всякий раз, когда он нападает мыслью на что-то особо жгучее.
– Да вот такая мысля есть.
Хохол помолчал и потом признался:
– Когда в лагере кто-то масть держит, там понятно. Но вот тут какая блядь верхушку давит, никак не прознать.
– Плохо стараешься, – буркнул Банкир.
– Да, считай, все на бровях стоят.
– Их хоть раком поставь, толку не будет. Нужна толковища.
– С кем?
Банкир глянул на пахана с той долей подозрительности, с которой смотрел на весь мир, но сказал сдержанно смято:
– Есть один деятель из фраеров, который сроду и балерины в руках не держал.
– Значит, до замков дело не доходило? – уточнил пахан.
– Он не то что в отмазке всю жизнь проходил, а знаешь, в таких весельчаках, что и дрючится через варежку.
– Ну и что?
– Это он жевалки раскрыл на все, что кругом простирается. А как кто заломит рога, тут кенты подваливают, лепешок ему на морду и пинают до будь здоров.
– Ты его знаешь? – спросил Хохол, чуть подглыкнув от предчувствия, что речь идет о стоящем сопернике.
– Конечно, – ответил Банкир. – Он в Светлом в парнях шестерил.
– А как его кличут? – поинтересовался Хохол.
– Эрик Булдаков.
4
Эрик Булдаков переживал ту степень человеческой наглости, когда душу не рыхлят угрызения и не трогают иные чувства, связанные с ощущением совести. Он как бы воспарил над всем, что простиралось внизу, как самолет вонзался в тучу, чтобы из нее вылететь надвинувшейся над пространством тенью, тушующую
