по сценарию. Софья беседует с Лизонькой, как с невоспитанной куклой, за кого ей выйти замуж. Узнал бы про свою дочь Семен Семенович, то кое-кому мало бы не показалось. Молчалин близок ей душой и телом, но для отца он техник лишь зубной. Но отцу подходит больше Скалозуб, но Скалозуб на редкость глуп и туп, – на этом месте чтения Сергей Сергеевич побагровел.
– Вот так, господа Грибоедовы-Евтушенки и прочие шелкопёры все заговорили смело. Вертеп, а не лечебно-профилактическое учреждение. Дальше цитирую. Молчалин тоже помимо той прекрасной дамы, играющей надменно гаммы, на клавесинах во дворце. У него есть, как у любого трубадура, от всех скрываемая дура, но с обожаньем на лице…
В воздухе повисла тишина. У Сергея Сергеевича перехватило дыхание, и он икнул.
– Всё ясно, кому-то это веселая смешная вещь, – начал медленно перебирать слова Чернов, – пороки высмеяны, игру положений показали, кто и чем занимается во время рабочего дня. Заведующему Горячеву приказываю – врачам за этот месяц не выплачивать премию. Это от нас вам, сочинители, гонорар! – он продолжил говорить несколько мягче. – Это вы действительно собрались показать завтра на торжественном вечере?
– Ужас! Это не пьеса, – произнес скрипучим осевшим голосом Сергей Сергеевич, – это бумагомаразм, написанный в состоянии белой горячки, – он принялся увещать всех сидящих в зале. – Для того чтобы посмеяться, культурно отдохнуть, нужно ходить в театры, в кино, в цирк, наконец, для развлечений. А у нас нужно трудиться и показывать выполнение плана на сто процентов, от чего складываются наш бюджет и ваша зарплата.
– Седов, ты написал, признавайся, – произнесла Татьяна Юльевна.
– Чуть что – опять Седов. Я только помогал рифмовать, и роль моя там маленькая: Молчалина я играю.
– Одна-а-ко скромный мальчик, – пронзительно посмотрела на него Татьяна Юльевна.
– Это коллективное сочинение, – произнес Зимин, – мы все понемногу писали, поэтому и получилось идеологически не в духе со временем.
– Я скажу, что во всем невпопад ваш плагиат, – отчеканил Сергей Сергеевич.
– Что вы, коллеги, – вступился защищать Игорь Петрович. – У вас получилось просто замечательно! Чего не говорят – того не слышим. А что увидим – глазом не моргнем. Замечательно! Когда не выгодно – не слышит и не дышит. Замечательный Молчалин.
– Так кто сочинитель, кто рупор нашей перестройки. Неужели не хватает смелости признаться, так смело написать и не признаться, – произнес Чернов. – Никак не могу взять в толк – такие серьезные врачи Вечерский, Зимин. И пустились на такие шалости.
– Мы готовили капустник, а не революцию, – запальчиво произнес Седов.
– Седов, вам нужна положительная характеристика об окончании интернатуры, – шепотом произнесла Татьяна Юльевна, – и помалкивайте, как по пьесе, плохо роль свою выучил, – мягко и добродушно улыбнулась, – за вас другие скажут и ответят.
– Дошутковались! – с грустью произнес Горячев. – Это наше теперь семейное дело, мы разберемся на отделении коллектива.
– Вот
