одели противогазы и крикнули: «Газы». Команда была учебная, а оказывается, тревога боевая. После Грибоедова уже двести лет прошло – и человеку только горе от ума.
– По камушкам… по камушкам, да и по домам. Кэвэная революция свершилась. Ура! Их никакой сатирой не осрамишь, тут существуют без морали, только по инструкции. Одним словом, они штрейкбрехеры.
– Как в песне: я тобой переболею, ненаглядный мой.
– К конкурсу молодых специалистов готовитесь, – торопливо обогнал заведующий отделением. – Вам все смехеёчки, а о моей карьере вы подумали, господа, анекдоты рассказывайте на кухне дома.
Все разошлись по рабочим местам. Через час Седов сидел в сестринской комнате и в лицах рассказывал о художественном совете, который состоялся в кабинете главного врача.
Глава 6
На следующий день Словину сделали фиброгастроскопию, что подтвердило, что болезнь прогрессирует.
Словин, несколько удрученный обследованием, вошел в ординаторскую. Зимин увидел в его глазах затаившуюся грусть. Зимину приходилось видеть глаза своих пациентов, которые уходили в себя, в свои одинокие мысли. И ни к чему уже тут анализы крови и мочи.
Вся глубинная информация, которая годами закодированна в нейронах, вдруг прорывается через щит самоуспокоения, который разрушается сначала на молекулярном уровне, а потом переходит на более высокий клеточный уровень организации живого организма. И всё завершается процессом на органном уровне с явными признаками патологического разрушения. И первый отсвет, как от потухшей звезды из далекой галактики, мерцает слабым признаком жизни. Больной человек смотрится в зеркало и думает, что это всего лишь усталость, которая непременно пройдет, только нужен более длительный сон, качественное и количественное питание, в чем он в последнее время отказывал себе. Думал ли он о семье или семья о нем? В такие моменты наступает угнетенность воли в каждом человеке. И вечный вопрос на больничной койке: «Зачем жил». Но этот вопрос, как правило, никто не задает в двадцать, в сорок лет. Так зачем себя мучить вечным неразрешимым философским вопросом о смысле жизни после сорока лет? Но человека никак не переубедишь о целесообразности бытия. Проходит день, два, а человек как жил вчера, с теми же заботами просыпается и сегодня.
У Словина произошел внутренний надлом, он как врач ставил себе окончательный диагноз. Он не сдавался! Он верил в свои силы, в ясное сознание, в себя, в свои шестьдесят лет. В этом возрасте по нынешним меркам науки не умирают, так и он не умрет. Будет жить!
– Как прошло обследование? – как можно спокойнее, не выдавая тревоги и грусти, спросил его Зимин.
– Предлагают прооперировать язву желудка. Два года назад она меня беспокоила, я принимал лекарства, потом боли утихли, а теперь ужесточились, хотя год назад надо было провести обследование. Но и сейчас говорят коллеги, что ещё не поздно.
Он сделал паузу и рукой придавил живот, погасив идущую изнутри кинжальную боль. Волевым усилием он погасил на короткое время резь в
