За окном (оно почему-то запотело) расплывались огни соседних домов.
– Воды хотите?
– Да, пожалуйста.
После фалафеля Меняева мучила жажда.
Таня налила большой стакан воды из-под крана и поставила перед ним. Пока Меняев пил, шумно сглатывая, она опустила жалюзи между рамами. Села напротив него. На подоконнике, рядом с японским деревцем в горшке, заряжалась антикварная цифровая камера без телефона и выхода в сеть. Таня выдернула из камеры провод, протёрла объектив рукавом свитера. Потянувшись, взяла со шкафчика высокую жестяную коробку из-под кофе. Поставила коробку перед собой. Установила камеру на её крышке.
– Снимать будете? – усмехнулся Меняев. – Компроматик на всякий пожарный? Что ж, умнó…
Таня закрыла глаза и глубоко вздохнула, словно решила позаниматься дыхательной гимнастикой, не отходя от кассы. От этой реакции у Меняева что-то прорвало в памяти, открылся какой-то шлюзик. Оттуда хлынули картинки, голоса, слова. И, главное, псевдоним – как он мог забыть этот псевдоним? Ирма Грач!
В Питере дело было. Но не на Пятом канале. На другом каком-то питерском тэвэ. Литературу будущего обсуждали за круглым столом. Кроме ведущей и Меняева присутствовал древний ленинградский хрен, издавший что-то неполживое в перестройку, и эта самая Ирма Грач. Авторесса бескомпромиссных романов, или как там её представили. Волосы у неё тогда были фиолетовые. Весь эфир пялилась на него с духовно-культурной питерской ненавистью. Крепилась. Под конец не удержалась, спросила-таки: «Пожалуйста, Андрей, скажите честно. Вы правда считаете, что ваши книги хорошие? Или вы всё же знаете, что они дрянь? И вам просто смотреть интересно, как пипл эту дрянь хавает при должной раскрутке?»
Ирма, твою мать, Грач.
– Ой, – сказал Меняев. – А знаете, Таня, что я вдруг…
– Послушай меня, Андрюшенька, – Таня открыла глаза и наклонилась в его сторону. – Послушай меня хорошенечко. Мы с тобой оба прекрасно знаем, какое ты говно. Я это знаю, ты это знаешь. Не нужно прямо сейчас никому это демонстрировать. Понимаешь? Скажи «да», если понимаешь.
Меняев захохотал. Таня подождала, пока он нахохочется.
– Понимаешь? – повторила она. – Да или нет?
– Понимаю, Танечка. Как скажешь.
– Молодец. Слушай дальше. Сейчас я включу камеру, и ты в неё будешь говорить на английском языке о себе любимом. Примерно десять-пятнадцать минут. Детство, в людях, твои университеты, трудовая биография, заслуги перед партией, основные вехи личной жизни, почему из России удрал – вот это всё. Хобби, любимые книжки, помимо собственных. Какие рок-группы слушаешь, придя домой после школы. Понимаешь?
– Рубашку порвать не надо? – Меняев откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. – Пеплом голову посыпать? На колешках постоять перед чем-нибудь?
Таня смотрела на него, изредка моргая.
– Понимаю, – сказал Меняев.
– Говори
