их с дамой спинами виднелся светло-бежевым, размытым ночными тенями пятном силуэт приземистого корпуса-коробки с примостившимся рядом вытянутым трехэтажным флигелем. Под окнами, среди разросшихся темных елок, тянулись витиеватые асфальтовые дорожки от главного входа и куда-то дальше, за здание, но сами окна оставались по-ночному угрюмыми и темными.
Девушка продолжала широко улыбаться. Кирилл охотно кивнул в ответ и хотел что-нибудь сказать, поздороваться, но Бультерьериха деловито подтолкнула его в спину, побуждая не застаиваться на месте.
Они зашли в здание с какого-то бокового входа, зашагали по длинному темному коридору. После долгих часов неподвижной дороги ноги затекли и онемели, и Кирилл едва переставлял ими, чувствуя, как каждый шаг выбивает из него силы.
Серые выкрашенные стены подступали по бокам тесными непрерывными баррикадами и словно едва заметно сжимались, стягивались ближе, норовя сдавить в своих холодных объятиях. Где-то в конце коридора ярко горела квадратная лампа на потолке, но этого было мало, и время от времени появляющиеся в стенах прямоугольники дверей казались темными провалами в никуда. За исключением одной, из-за которой, сквозь щель над самым полом сочился тонкой полоской яркий теплый свет.
…Маленькая квадратная комнатка, до потолка заваленная разнокалиберным барахлом, с низким диванчиком в углу, книжными шкафами и письменным столом с несколькими стульями в центре плавала в душном оранжевом мареве электрического света. Словно кто-то по неосторожности потерял здесь на полу тонкую швейную иглу и теперь пытался как можно ярче осветить помещение, чтобы стал видным каждый клочок его пространства. Нагретые лампы тихо потрескивали, словно притаившиеся в вечерних кустах сверчки, и от них почти ощутимо шел густой, тяжелый жар.
За заваленным кипами бумаг столом с гордо возвышавшейся посреди всего канцелярского хлама табличкой «директор Н.К. Угробова» сидела тучная круглая женщина в строго застегнутом на все пуговицы темно-синем пиджаке. Круглые блестящие пуговицы отливали при свете розово-фиолетовым, точно так же, как и серо-розовые уложенные в круглую прическу-шар волосы, и казалось, что именно они – единственная яркая черта в ее образе.
Она казалась странной – именно это слово больше всего подходило ей. Именно странной и непонятной, из тех людей, от которых не знаешь, чего ожидать. Вся это напыщенная серьезность и сосредоточенность, крашеные волосы, и кожа – тоже какая-то странная, с нездоровым синюшным отливом.
Или это так отсвечивал лившийся из окна ночной синий свет, смешанный с бледно-рыжим сиянием настольной лампы.
Глаза директрисы, маленькие и близко посаженные, неясно сверкнули из-за прямоугольной оправы очков, когда она подняла глаза на вошедших.
Бультерьериха с почтительным кивком передала директорше прозрачную папку с документами, сопровождавшими ее всю дорогу, и вместе со строгой дамой беззвучно ретировалась к выходу. В тесной комнатке, безвкусно
