тебе, а также и мне, то, что в Шотландии вдруг стало много французов. Мы ведь тут вообще не любим чужаков, Хантли. Но кабы не французы, тут стало бы слишком много сассенахов, уж будь уверен. Не нравится тебе еще больше, Джордж, то, что он, этот мсье Дуазель, сует свой пронырливый нос в наши дела… И не только сует, но и понимает, о чем идет речь. Стеснительно, согласен. А еще тебе не нравится, Джордж, что королева-мать с ним особенно доверительна, ибо он ей соотечественник, и потому ты чувствуешь себя обманутым. Так, слегка – но все-таки обойденным.
– Приятно с тобой беседовать, Рой, – молвил с отвращением Хантли, – даже я не могу так глубоко нырнуть в темные воды собственной души, как твое волчье рыло…
– А еще, Джордж, ты боишься, что мы смотрим вторую сцену той же самой комедии о неприступности вдовьей добродетели, и ты предпочел бы видеть рядом с этой леди Босуэлла, который тут, в сущности, был уместен, ибо он – наш… но не господина Дуазеля, потому что последний служит целям своим, а еще королю Франции, тогда как рейдер не служил никому, кроме самого себя… и в этом смысле был нам понятен. А вот куда клонит Дуазель…
Но тут беседа их пресеклась, ибо стало понятно, куда он клонит. Анри Клетэн смотрел прямо на горцев и прозвучал тот самый вопрос об их третьем, отсутствующем:
– Граф Хантли, он может быть нам опасен?
– Кто? – уточнил Джордж Гордон с самым любезным лицом.
– Да этот ваш… Босуэлл?
Шотландия, Эдинбург, Холируд, лето 1547
Тонкое сукно цвета золы и пепла, вышивка черным шелком. Ни одной огненной пряди из-под чепца. Скорей уж добродетельная протестантская леди, чем брошенная жена опального колдуна. Рональд Хей окинул даму одобрительным взором, но воздержался от слов, только поцеловал руку, подержал холодные пальцы, согревая в своих ладонях, чуть дольше, чем было позволительно по правилам хорошего тона:
– И ничего не бойтесь. Дети в Крайтоне, замок неприступен, а больше им нечем вам угрожать.
– Да, но они требуют, чтобы я вошла одна.
– И это не беда. С вами будет лорд Генри Синклер.
Агнесс, леди Морэм, кривовато улыбнулась, ей на миг изменила выдержка:
– Господь с вами, лорд Рональд, я видела кузена последний раз лет десять тому назад, в Эдинбурге, еще при живом короле… с какой стати ему брать меня под защиту? И сейчас вам одному, вам, никогда ничего не боявшемуся, я могу сказать… мне страшно.
В глазах Рональда Хея, прозрачных, как желтые глаза совы, отразилось довольно странное чувство, как если бы его ранили эти слова, потом он повторил:
– Ничего не бойтесь. Мне жаль, что я не могу войти с вами, но здесь со мной двести человек, и всё это люди Босуэлла. Мы разберем по камушку здание Парламента, если понадобится, моя госпожа. И они там, внутри, это знают…
Внутри знали не только это.
– Она явилась не одна.
