арест теперь же, лорд Хей, – предложил Грей де Вилтон. – Могу с почетом запереть вас здесь, в Западной башне, или спустить в ту яму, где граф держал беднягу Уишарта.
Усы его и часть бороды лоснились от каплуньего жира, он утер рот салфеткой, выжидательно помолчал. Громовой голос, иерихонская труба… должно быть, доволен, что угрозы его разносятся еще на два этажа ниже, до самых кухонь.
– Можете, конечно, – согласился Хей. – А толку? Помимо того, что это будет нарушение слова, данного Босуэллу самим герцогом Сомерсетом – о моей безопасности… тут, в Хейлсе и около, сейчас взрослых мужчин – человек полтораста, и никто из них не обрадуется, если я окажусь за решеткой, будьте уверены. Решетку вынесут, ваш гарнизон порежут, хотя и полягут сами.
– Но далеко вам все равно не уйти.
– Вы хотите сказать, – с иронией уточнил Хей, – что если я ушел отсюда из-под ребят Максвелла с гвардией кардинала Битона на хвосте, то не уйду от вас? От вас, занявшего замок неделю назад, и еще не знающего ни всех дыр, ни нор его? Полноте!
Безупречный английский выпускника Сент-Эндрюса. Беседуя со строптивым рейдером, Грей де Вилтон ощущал некоторый дискомфорт от несовпадения слов, которые звучали, с манерой, в которой они звучали. Рональд Хей говорил оскорбительнейшие по смыслу вещи настолько изящно, что Грею было не за что зацепиться. Но и допустить очага сопротивления на ближней своей границе англичанин никак не мог. Все, что он знал о Хее – что поблизости у него есть логово, где он скрывается, когда припечет.
– Да вас выкурят черным порохом из вашей развалины!
– Возможно! – оскалился Хей. – Но для того вам придется хотя бы ее найти… спросите у местных, что такое искать Совиную лощину, ежели она не намерена вам показаться! Желаю удачи, де Вилтон!
Кожаный мешок с бумагами и семейными реликвиями холодил тело под дублетом даже сквозь сорочку. Патрик, конечно, хорош – сперва пустить сюда сассенахов, даже еще таких тупых, а после просить вывезти самое важное: молитвенник бабки с поминовением по отцу и двоюродным дедам, погибшим на Флоддене, крест, снятый им с тела покойной леди Бортсвик, личные письма. Кожа к коже, и скоро это время, прошедшее, согреется на нем и начнет дышать… но надо было спасти еще и день сегодняшний.
– Йан! – окликнул он, проходя двором до конюшен, старого слугу. – Хочешь со мной – собирайся немедленно!
МакГиллан правил скин-ду на куске ремня, занятие, обычно говорившее о его раздумьях, и раздумьях невеселых.
– Это ж не может быть надолго, милорд, – возразил горец. – Его милость вернется – он всегда возвращается – и все пойдет по-старому.
– Его милость вернется, конечно, но до той поры немало душ может отлететь в небеса. Поезжай со мной, бери дочь и внуков.
– Так Джок-то в Йестере вместе с младшим, куда ж я без Джока их поведу?
– Дело
