не посадили?До сих пор я этому дивлюсь.
Потому что для нее в Сибири
не нашлось барака типа «люкс»?!
К тетке возвратясь в сорок четвертом,
тощий дылда в сапогах смазных,
я прочел ей голосом нетвердым
о вожде трепещущий мой стих.
Так, что чайник заварной разбился,
гроханула тетка кулаком:
«Твой любимый Сталин – он убийца.
Ну не будь хоть ты-то дураком!»
Сам с собой я дрался, не сдавался.
Не хотел я быть умнее всех.
Дураком не быть вовсю старался —
правда, переменный был успех.
Слава Богу, ледяной водою
из ее жестокого ведра
нашей всенародною бедою
отрезвила меня тетя Ра.
И когда порой съезжает крыша
под патриотическим хмельком,
самоотрезвляюсь, снова слыша:
«Ну, не будь хоть ты-то дураком!»
Прогулка по карнизу
Как в годы сталинские я выжил?
А потому что когда-то вышел
в окно девятого этажа.
Карнизом межировского дома
я шел, неведомо кем ведомый
и стопку водки в руке держа.
Я, улыбаясь, шел по карнизу,
и, улыбаясь, глядели снизу
старушки, шлюшки, а с крыш – коты,
ибо я был молодой, да ранний,
как исполнение их желаний —
на мир поплевывать с высоты.
Я неизвестен был, неиконен,
и Саша Межиров и Луконин
в окно глазели, как беззаконен,
под чьи-то аханья и галдеж,
как будто кто-то меня направил,
я шел спасительно против правил.
Лишь не по правилам – не упадешь.
В году усатом, пятидесятом
в нас, оболваненных еще детсадом,
но изловчившихся не пропасть,
возникла мания – влезать на крыши,
или куда-нибудь – еще повыше,
но лишь бы все-таки не во власть.
Здесь от Солянки и до Лубянки
такие были тогда «влюблянки»!
Любить! – не пьянствовать ради пьянки
мы пробирались в чердак хитро.
Карниз проржавленный был веселее
и выше ленинского мавзолея,
где писал Сталин, от скуки злея,
в эмалированное ведро.
С карниза этого было ближе
до крыш и Рима, и крыш Парижа,
куда мы все-таки прорвались.
Мы по казарменному коммунизму
шли, улыбаясь, как по карнизу, —
так неужели, чтобы кормиться,
придем в казарменный капитализм?
И если влипнем в фарс или драму,
я разломаю стекло и раму
и лихо выпрыгну сквозь свой портрет,
так что осколки со звоном брызнут,
и – к никакому на свете «изму» —
а просто так пойду по карнизу —
ну, а иначе я не поэт!
Он
Как же так стряслось?
Вместе мы,
а врозь.
Я
