до конца долгого разговора. Она думала, что и не вспомнит ничего, но потом, вернувшись в свою палату и уставившись в свою пресловутую зеленую стену, начала по крупицам восстанавливать весь разговор. И заучила его наизусть, слово в слово. Повторяла с той же холодноватой интонацией, которую избрал врач для сообщения такой важной – и страшной – новости. Главное она поняла совершенно точно.
____ никогда не будет здоровым.
Она думала, что никогда больше не сможет смеяться. Что нет в мире такого, что заставит ее улыбнуться. Что не заставит ее сменить больничный и уже надоевший халат на симпатичную шелковую пижаму вечером, и новые спортивные штаны с футболкой днем. Вещи она заказала через интернет и спокойно забрала заказ внизу, у проходной. И никаких вопросов от подруг и кого-бы то ни было еще. Только обыденный – и чем-то из прошлого приятный – вопрос от курьера: “вам нужен чек?” Зачем в 21 веке иметь друзей для посещений в больнице, если ты и так всегда окружен людьми, а все что угодно тебе привезут такие милые курьеры?
Спустя три-четыре недели Саша привыкла к больничному укладу и уже не тосковала. Она потихоньку оттаивала и находила себе множество дел, видимо ее психика сама собой старалась отвлечься, чтобы не сойти с ума. Кто бы что не говорил, а жизнь продолжалась. Человек ко всему привыкает. Это было удивительно, но это было так.
Дети были детьми, хоть и особенными, больница была больницей, но терпимой, страдания невыносимыми, кто бы что не делал, но со временем притуплялись, а матери были сильнее любого мужика.
Эти матери…
Они были сильными бабами. Не в плохом смысле, как раньше могла подумать Саша, а в самом житейско-крепком, который можно представить для этой ситуации. Они махали рукой вслед неисправившемуся мужику “нехай идет”, они вставали в 5 утра, чтобы покормить ребенка перед тяжелым рабочим днем, они стискивали зубы, выискивая деньги на растущий организм.
Они обладали житейской мудростью, принимали все с простотой и единственным проявлением страданий, вероятно, был лишь почти первобытный вой в плечо винной подруге. Повопили, да и ладно. Они вставали каждое утро и жили дальше, не спрашивая себя зачем это, за что и почему дано им.
Они были прожженнее любого медработника, уже не щурились от неприятных процедур и не выходили из комнаты, казалось, к какому-то моменту у них вообще пропадало чувство брезгливости. Ведь дома-то они были наедине со всем этим.
Они сгибались и не ломались, они гнулись по ветру разных мнений врачей, но потом формировали свое мнение по развитию ребенка, и уже сами могли прищучить случайно попадавшихся юных неопытных докторов. Они, казалось, не думали о своей беде – весело смеялись днем и черт его знает, что делали ночью.
Они без особых копаний в душе делали, что должны и несли свой крест до конца.
Они, самое странное, любили своих некрасивых, ненужных и непринимаемых в обществе детей. Искренне…
___
Когда
