мира, не может остановить меня в рассказе о том, что я не смею утаить.
16
Нетрудно себе представить, как я провел весь следующий после этого события день в обители. Не шла на ум еда – я носился, как на крыльях, боясь пропустить своим благоговейным вниманием все, что составляет святыню Дивеева. А святыня – весь Дивеев и вся его святая любовь, которая прорывается, бьет ключом из каждого уголка этого удивительного места, из каждой кельи, из каждого ласкового слова как игуменьи, так и всех виденных мною сестер.
Незабвенно до конца моих дней мое полутородневное пребывание в Дивееве! От каких «тяжких и лютых» спасет меня в дальнейшей жизни моей связанное с тобой воспоминание о твоей святыне, о твоей любви, дивный Дивеев!
Вся батюшкина святыня – в Дивееве. Все полно им. Он невидимо здесь присутствует. Присутствие его до того здесь ощутимо, что невольно хочется спросить иной раз: как пройти к батюшке? Да спохватишься и вспомнишь, что его нет, родимого, в том облике, который доступен непосредственному общению, а все-таки его присутствию веришь и чувствуешь, что оно недалеко, что – здесь он, бесценный!
В храме, в котором дальняя батюшкина пустынька обращена в алтарь, в витрине хранятся его вещи, все, что после него, земного, осталось. Епитрахиль его, поручи, крест медный, которым мать его благословила, отпуская в далекий монастырь, его лапотки, его полумантия, в которой он ходил постоянно, Псалтырь его, которую он всегда в мешочке носил за спиной с другими книгами Св. Писания, топорик, на который он опирался и которым работал… В алтаре, за престолом, у Горнего места, лежит камень, скорее обломок того камня, на котором, стоя на коленях, он молился подряд тысячу ночей. Там же лежит обрубок с корнем того дерева, которое по молитве батюшки преклонилось в сторону Дивеевской обители в обличение гонителей его усердия к Дивеевским сестрам и неустанных его забот о них (см. Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря).
Любовь, которою окружены эти реликвии, не поддается описанию – во всем святое отношение к святыне: пылинке не дадут сесть заботливые сестры. Сестра, показавшая мне святыню, видя мое благоговение, со слезами на глазах покрыла меня епитрахилью батюшки и дала поцеловать его крест. – Сам отец Серафим рукой своей послушницы благословил меня – такое у меня было в эту минуту чувство.
17
В келье матушки игуменьи игуменья познакомила меня со вдовой Николая Александровича Мотовилова, Еленой Ивановной, необыкновенно доброю и свежею старушкой.
Удивительно прекрасна старость в Дивеевской обители!
Матушка игуменья, показавшаяся мне женщиной средних лет, оказалось, родилась в 1819 году. Елена Ивановна немногим ее моложе. Елена Ивановна – живая летопись монастыря. Я был у нее в келье по ее приглашению и не мог не изумиться богатству ее памяти и живым рассказам о прошлом и настоящем Дивеева.
«Все у нас делается в монастыре батюшкой о. Серафимом.
