аккуратно держал фонарь так, чтобы освещать ему работу, но и не попадать в глаза.
Так, может, Браун из федерального агентства? ФБР? Управление по борьбе с наркотиками? Милгрим когда-то встречал и тех, и других. Он знал, что это разные (и взаимно враждебные) породы людей. Браун явно не принадлежал ни к одной из них. Впрочем, за последнее время наверняка появились новые, невиданные прежде разновидности федералов. Однако сочетание явно низкого IQ Брауна с той степенью автономности, которой он располагал в нынешней неведомой операции, продолжало смутно терзать Милгрима, несмотря на действие таблетки, необходимой, чтобы просто стоять здесь и не вопить.
Браун, склонившись к ржавому основанию вешалки, сосредоточенно установил «жучок» обратно.
Вставая, он сбил что-то темное с перекладины. Оно беззвучно упало на пол. Браун забрал фонарь и последний раз обвел лучом пожитки НУ. Милгрим тронул второй темный предмет, тот, что остался на вешалке. Холодная влажная шерсть.
Раздражающе яркий луч отыскал в темноте возле колонки аудиосистемы дешевую с виду вазочку, синюю с перламутром. Усиленный голубовато-белый диодный свет играл на блестящей поверхности, создавая впечатление нереальной прозрачности, – казалось, там что-то плавится. Фонарик погас, а вазочка словно осталась перед глазами Милгрима.
– Уходим, – объявил Браун.
Уже на улице, торопливо шагая по тротуару в направлении Лафайет-стрит, Милгрим решил про себя, что стокгольмский синдром – выдумка. Сколько недель прошло, а он так и не проникся к Брауну теплыми чувствами.
Ну вот ни капли.
4. Погружаясь в локативность
К вестибюлю «Стандарта» примыкал ночной ресторан: длинное помещение с окнами во всю стену, где между черных матовых диванов торчали обглоданные фаллосы громадных кактусов.
Одиль села у окна, Альберто, в мешковатой пендлтоновской ковбойке, – рядом с нею, напротив Холлис.
– Кабыпространство, – загадочно объявила француженка, глотая половину «р». – Оно выворачивается…
– Что-что?
– Кабыпространство, – подтвердила Одиль. – Выворачивается.
Для пущей наглядности она сделала жест, неприятно напомнивший Холлис вязаную модель матки, которую учительница демонстрировала им на уроках семейной жизни.
– Выворачивается наружу, – пояснил Альберто. – Киберпространство. Фруктовый салат и кофе.
Последние слова, как не без усилия сообразила Холлис, предназначались официантке. Одиль заказала кофе с молоком, Холлис – кофе и бейгл. Официантка ушла.
– Думаю, можно сказать, что все началось первого мая двухтысячного года, – сказал Альберто.
– Что началось?
– Геохакерство. По крайней мере, потенциально. Гражданские
