юношей для своей воспитанницы.
Вдруг один из оборванцев, собирая остатки бытового мусора, резко остановился прямо напротив друзей и посмотрел на них в упор. Каждому: и Пару, и Мие, казалось, что незнакомец смотрит им прямо в глаза. Его взгляд был успокаивающим, добрым и будто бы зовущим за собой. В них, казалось, горел тот самый огонь, что полыхал от сожжённой до основания деревни. В нём хотелось утонуть, раствориться без остатка, стать шумом, треском его пламени. И в этом треске Пар вдруг услышал биение сердца ночного гостя. Этот стук становился всё громче, всё резче, он уже колотил, что есть мочи. Он скрежетал, он хлопал. Он был готов разбить стекло его груди, под которым пряталось сердце. Да, именно стекло, но не груди.
Пар подкинулся на кровати. Оконная рама, сорвавшаяся с крючка, билась о стены дома под натиском холодного ветра. Рядом спала Мия. Выглянув в окно, он увидел, что всё на улице было, как и прежде. Почти всё. Деревня как будто бы сорвалась и сдвинулась с места. Переместилась на один квартал в сторону. А юноша проснулся уже в совершенно другом доме, который располагался по соседству.
Весь день Пар ломал голову о том, куда им спрятаться на время нашествия Мотыльков, если те снова решат разломать их дом. Торговец должен был приехать через три дня – вместе с ним можно было отправиться в город. Но за эти три дня нужно было попытаться не сойти с ума. Лучшим на его взгляд решением в этой ситуации было просто лечь пораньше и проспать весь тот кошмар, который будет твориться вокруг.
Но в назначенный час, когда нужно было укладывать Мию, он не нашёл её в доме. Проверив под диваном, под столом, прошерстив кровати, Пар понял, что она вопреки установленным правилам ушла из дома.
Юноша выбежал на улицу. Подобно тому, как на небе зажигались звёзды, на улицы выходили люди, не имеющие не прошлого, ни будущего. В конце дороги уже был разведён костёр, и острые пики пламени строили высокую лестницу в небо, собирая вокруг неравнодушных зрителей. С дюжину Мотыльков стояло на площади, растворяясь теневой стороной своего тела с холодной ночью. Среди высоких монахов, молящихся на последние минуты своей жизни, стояла низкая детская фигурка.
Танец костра, отрешённые добрые взгляды, треск сгорающего дерева – всё это создавало вокруг атмосферу бесконечного доверия, будто все вокруг были большой и дружной семьёй. Будто каждый, кто подходил близко, бросал в огонь монетку своей души, и там, в раскалённой жаровне, все эти монетки плавились, объединяя души всех зрителей в одну цельную и неделимую.
Пар подошёл и обнял Мию. От прикосновения его пальцев она ещё сильнее сжала деревянного мишку, пытаясь впустить друга ещё глубже в своё сердце.
– Мы с Юной любили сидеть у костра, – произнёс Пар. – Он был не таким большим, не таким грандиозным, но, знаешь, это было не важно. Есть в движении пламени что-то особенное. Будто это не языки плазмы, а кисти художника, которые перерисовывают твоё прошлое, превращая
