пришлось стукнуть костяшками пальцев и разбить тончайший слой льда, покрывавший воду в алюминиевом тазу. Вода затопила кусочки и Хана выловила один себе, протерла ледышкой лицо, в ответ на что руки покрылись мурашками, после чего выскочила в общий ход.
Сегодня она хотела аккуратно обратиться к кому-нибудь из коллег с вопросами о соседях и наличии других городов в окрУге. Но затем решила, что если они обретут поддержку в лице надежного друга Марса из Тахиярви, то незачем будоражить хрупких штрудхартцев. С этими рассуждениями она и вошла в среагировавшие на браслет двери. Ферма насекомых совсем не походила на место разведения стандартных животных, даже круглый зал холла был высокотехнологичным царством стекла, блестел и звенел при соприкосновении с ним. Пол покрывал паркет с ромбовидным рисунком, а на стенах из темно-зеленых стеклянных панелей висело несколько высоких, в два роста девочки зеркал, расположенных на одинаковом расстоянии друг от друга. Обычно перед сменой в зал то и дело подходили работники, а в присутствии других каждого сковывало, и стеснение не давало даже мельком заглянуть в отражение. Опустив глаза, люди стекались к лифту. Сегодня же холл пустовал, и Хана подошла к одному из зеркал. Она давно не смотрела на себя, а если мозг долго не обновляет информацию, то подробности начинают забываться и замещаться новыми деталями, незаметно и естественно. Из-за этого, если подойти к зеркалу даже спустя лишь неделю отсутствия контакта со своим отражением, можно испытать весьма яркое удивление. Так и девочка отметила нейтральный облик, но острый и любопытный взор, и мягкие волны длинных волос. Настроение почему-то подлетело вверх, и, опомнившись, Хана повернулась к пришелестевшему лифту.
На своем восьмом этаже девочка обнаружила листавшего и делавшего пометки в бумагах Кьярваля – ведущего энтомолога и главу Штрудхарта. Это был худой мужчина лет сорока с тусклыми волосами цвета мокко, убранными в пучок на затылке, выраженным носом с горбинкой и всегда в высоких сапогах для удобства передвижения по разным зонам. Его знали как самого деликатного и спокойного, отлично знающего свое дело. А именно эти качества и считались наиболее ценными в глазах жителей города, из-за чего слова Кьярваля имели огромный вес, а советам и указаниям беспрекословно следовали. Но Хана чувствовала тщательно скрываемую робость, это был человек науки, которого обстоятельства заставили сделать взаимодействие с людьми и руководство фермой частью своей работы.
– Пришел к тебе с просьбой. Линн скосило воспаление легких, не могла бы ты заглянуть к муравьям, когда разберешься у себя? – обратился к девочке Кьярваль.
Невольный вздох вырвался из груди, сил испытывать какие-либо эмоции по поводу редеющего числа здоровых знакомых не было, осталась только гнетущая досадная усталость.
– Без проблем. Ты знаешь, как я люблю ее зону, а когда закончу, загляну проведать, напою горячим и завтра сообщу о ее состоянии, – Хана упала на валяющийся в ее импровизированном кабинете
