не зная, зачем; скорее инстинктом, яростью, чем осознанным противостоянием. Рита спокойно идет следом. Их с перевертышем бросают в одну из богато обставленных спален, закрывая дверь, и Ваня еще долго швыряет в дверь вазами и стульями – безрезультатно, испытывая удовлетворение вместе с истерикой.
Ему плевать на их игры, их спасение мира и древнюю вражду.
Раз уж все так боятся Кощея, может, Ване следует обратиться к отцу.
***
Кожаный шнур охватывает и без того тощую шею перевертыша удавкой. Он сидит на кровати, поджав под себя ноги, и безразлично смотрит перед собой. Он спокойно пережидает, пока Ваня кидает в дверь ближайшую тумбочку, кувшин и журнальный столик. Ждать приходится долго – Ваня бьется с дверью, сколько хватает сил, скорее для собственного удовлетворения, чем надеясь на результат.
Обессиленный, Ваня падает рядом с перевертышем, раскинув руки. Только теперь, немного придя в себя, он задумывается о перевертыше и его ошейнике. Перевертыш ему еще пригодится.
– Ты в порядке? – задает Ваня вопрос с очевидным ответом.
Перевертыш фыркает, превращаясь в себя – и маска оцепенения спадает, возвращая снисходительную усмешку. Ради такого Ваня не против иногда побыть дурачком.
– Вроде того.
– Что это?
На вид веревка как веревка, но перевертыш закатывает глаза, наслаждаясь Ваниной нелепостью, и говорит:
– Украшение, не видишь? Красиво-то как.
Ваня уже знает его реакции, уже не испытывает привычного раздражения и уверен – он ответит, если как следует подождать. Ждать единственное, что им остается, и перевертыш сдается через несколько минут.
– С этим я не могу ворожить, – он объясняет.
Наименьшая из их проблем. Снять шнурок просто, и Ваня тянется, собираясь развязать узелок на шее. От первого же касания пальцы обжигает не меньше, чем от пера жар-птицы. Боль простреливает руку, спускается по позвоночнику и оседает где-то в пятках. Ваня отдергивает руку, матерясь сквозь зубы.
– Мог бы и предупредить! – возмущается он, не особо надеясь на раскаянье.
Перевертыш тонко, невесело хмыкает и чешет шею рядом с ошейником.
– Мог бы думать прежде, чем трогать руками.
Без Салтана, Гвидона и охраны напряжение отпускает его – заметно, как бы он ни пытался скрыть; и Ваня видит. Ваня сам чувствует то же, и чувство обманно – они всё еще в опасности, они всё еще не спасли братьев, и то, что они выжили – пока – ничего не меняет.
– А тебе? Больно? – спрашивает он у перевертыша, скорее из любопытства, чем из сострадания.
– Терпимо.
Терпимо относительное понятие, и Ваня помнит, как перевертыш ничего не сказал о боли, от которой он сам катался по земле. Может, это плюсы его природы, волшебных способностей или опыт; может, со временем учишься терпеть всё.
Приподнимаясь на локтях, Ваня осматривает комнату, в которой
