мы не обогнем остров Вулкана и не увидим берег Секиры, а ты, Месколп, станешь играть нам, я буду заменять тебя на веслах столько, сколько хватит сил, но мы не возвратимся побежденными.
– Глупец Агенор, посмотри, он умер! Наш господин умер! – продолжал вопить Эрват, – Властители Лабиринта отвергнут нас и наши дары, потому что среди нас не будет истинного царя.
– Я заменю его и стану зваться Тесеем, – возразил я ему и, посмотрев в их лица, не увидел ничего, кроме сомнения, – вам лишь следует навсегда запомнить это, я – царевич Тесей, сын Эгея, забудьте все, что было вам известно прежде во имя нашей родины, во имя нашего спасения, если вы так трусливы.
– Как осмелишься ты оставить тело умершего, не предав его земле, за это нас будет вечно преследовать это проклятие.
То было правдой. Но если бы мы прибыли на Крит и испросили разрешения на погребение на земле Миноса, тем самым мы признали бы наше поражение и были бы лишены всех наших прав, нам не позволено было бы вступить в Лабиринт. Кроме того, мы наверняка остались бы рабами минойцев, а это было бы еще большим позором для всех нас. Чтобы мы ни выбрали, мы оскорбили бы богов, но избегнуть выбора мы не могли.
– Я готов принять это проклятие на себя.
Эрват и еще двое юношей молча помогли мне облачиться в царские одежды, тело же нашего господина мы завернули в мой плащ и на рассвете опустили его в море. На сердце каждого из нас была тяжесть, и каждый понимал, что совершаем мы величайшее святотатство. Но все же я забрал себе бронзовые царские доспехи, ибо отныне имя мне было Тесей, сын Эгея.
– Да помилует нас Деметра и темноокая Персефона, откройте один из сосудов и вылейте вино в воду, ибо нет иных достойных жертв у нас в этот час.
Когда волны сомкнулись у самого борта корабля, и ароматная струя иссякла, мы снова стали свидетелями того, как встает над блещущим морем солнце, и многие из нас втайне возблагодарили судьбу за то, что опять видели свет несущейся в лазури огненной колесницы.
Наш путь лежал к острову Быка и Секиры, к острову властителей моря. И вот тогда я всецело предался своей скорби. Мысли мои заполнило все, что я когда-либо слышал о Миносе и его великом дворце.
О вечные боги моря, молю, помогите мне, но всех более молю тебя, о, великий Дионис!
Припасов и воды у нас еще хватит надолго, к тому же всех нас голод мучил меньше, чем ужас перед неизвестностью и усталость. Левкитас, время от времени сменявший меня на веслах, смотрел в мою сторону особенно угрюмо, всем был известен его гордый и заносчивый нрав, и я не сомневался, что он сам желал бы облачиться в пурпурный плащ Тесея. Было бы настоящей бедой, если бы между нами теперь разгорелась ссора и на палубу, едва высохшую после бури, пролилась бы кровь. Среди моих спутников, наверное, нашлись бы и другие недовольные, но скрывавшие свою неприязнь подобно Агатарху сыну Кассандра.
Много веков Крит хранил свои тайны, и ничто минойцы не укрывали столь тщательно, как загадку священного Лабиринта. Жрецы
