также пытались ворваться, штурмуя дом и подкапываясь под забор. Но когда наши стали защищаться, приехали бояре и удержали народ, после чего поставили около двора стражу.
До этого уже наших очень много побили, особенно на улице Никитской, где располагался Царицын двор. Там оборонялись самыми большими силами – до нескольких сотен поляков на одной улице. Но что из того, если не все могли биться, ибо иные еще спали, когда окружили, по отдельности, все их дома. Поэтому каждый на своем дворе защищался с челядью. Либо, если товарищ с товарищем жили близко, они соединились и защищались вдвоем. Другие, когда у них нечем уже было стрелять, выбегали на улицу с оружием в руках. Легло там “москвы” очень много, ибо наши оборонялись до изнеможения. Вероятно, некоторых обманом взяли, отобрав у них оружие, убивали, и так их больше всего погибло. А где наших было несколько человек или несколько десятков в защищенном месте, не могли ничего сделать и оставляли их» [71, 430].
Особенно отличились в этих нападениях на поляков, по словам Вацлава Диаментовского, переодетые монахи и священники, которые не только сами убивали, но и подбивали народ к насилию над иноверцами, при этом они говорили, что «литва» приехала веру православную уничтожить. Конечно, призыв подстрекателей к насилию над поляками и литовцами должен был попасть на подготовленную почву, так как стереотипы поведения русских и поляков в начале XVII в. сильно различались. Во-первых, их отличала хоть и христианская, но другая вера. Во-вторых, шляхтичи постоянно носили при себе оружие в отличие от почти всегда безоружных дворян. В-третьих, поляки и литовцы, как и все другие западные народы, считали русских варварами и старательно свое цивилизационное превосходство подчеркивали. В-четвертых, шляхтичи, как правило, не были трезвенниками, что способствовало их ссорам с дворянами, тоже совсем не трезвенниками. В-пятых, шляхтичи в разговорах с дворянами, вероятно, ставили себе в достоинство, что именно у них в стране царевич Дмитрий признался в своем происхождении и именно они способствовали ему занять московский престол, хотя впоследствии старались свое участие в этом деле свести к нулю.
Польские послы и торговцы и ранее приезжали в Москву, но эти их посещения не были многочисленными, а на свадьбу съехалось более двух тысяч человек, и такое количество шляхтичей и без мятежа приводило к частым столкновениям их с московскими дворянами. Когда польских послов Николая Олесницкого и Александра Гонсевского пригласили в Кремль, где бояре пытались вменить им в вину поддержку царя Дмитрия и организацию беспорядков в Москве, в которых погибло множество поляков и москвичей, они заявили, по словам Вацлава Диаментовского: «А того увидеть и понять сами не хотите, что человек, который назывался настоящим Дмитрием и которого вы называете ложным, из вашего народа был – Москвитин. И те, кто его поддерживал, не наши, но ваши – “москва” у границы с хлебом и солью встречала, “москва” в столицу провожала, в подданстве ему присягала и в столице как государя короновала.
