соседи смотрят.
Пеару не отвечал ни слова и только сопел, продолжая сидеть на срубе.
Хозяйка в смертельном страхе голосила и причитала, потому что знала: ее мужик ни перед чем не остановится. Он может совершить самую глупую и опрометчивую выходку, от которой пострадают все, включая и его самого
— Йоозеп и Карла! Йоозеп и Карла! — закричала хозяйка. — Идите сюда, куда вы запропастились! Упросите отца!
Оба мальчика выбежали из-за дома. Увидев отца, сидящего на колодце, и мать на коленях перед ним, дети сразу поняли, что дело серьезное, и принялись громко плакать. Четырехлетний Йоозеп схватил младшего братишку за руку, и оба они с ревом побежали к отцу и матери. Три жалких, несчастных существа склонились перед Пеару, а тот делал вид, что и не замечает их вовсе.
— Мийна, Мийна! — позвала хозяйка работницу. — Поди и ты сюда, помоги нам упросить хозяина!
Мийна подошла и, понурив голову, встала позади хозяйки. Наконец вышел из дома и работник — поглядеть, что происходит у колодца. И когда понял, в чем дело, тоже подошел к Пеару и сказал серьезно:
— Черт побери, хозяин, будь ты человеком, вставай с колодца и застегни штаны. Чего дурака валяешь!
И хозяин встал с колодца. Однако сам натягивать и застегивать штаны не стал — это должна была сделать хозяйка. И хозяйка сделала это с радостью, потому что понимала: на сегодня буря пронеслась. У всех отлегло от сердца, каждому захотелось заняться своим делом. Но хозяин сказал работнику теперь совершенно другим тоном:
— Каарель, поди-ка, принеси в дом тот мешок, что на телеге.
Работник знал, о каком мешке идет речь, — он успел обшарить телегу. Хозяйка и дети тоже догадались, что речь, очевидно, идет о каком-то хорошем мешке. Так оно и было: когда Каарель внес мешок в дом и его развязали, в нем оказались булки, одни только булки. Их хватило на всех, даже Каарелю и Мийне досталось, не говоря о хозяйке и детях.
Все принялись жевать, хотя только что встали из-за стола. Для булки место в животе все-таки нашлось, тем более что хозяину очень этого хотелось: гнев его прошел, он повеселел, хотел быть добрым и видеть вокруг одни лишь радостные лица.
На столе появились и две бутылки: одна для мужчин, другая для женщин и детей. Мужчины отхлебывали водку, сплевывали и затем закусывали булкой, женщины же и дети сперва откусывали булки, а затем уже запивали ее вином, причем вообще не сплевывали. Вот какая разница была между мужской и женской бутылками.
Весело было в усадьбе Тагапере, за столом с двумя бутылками и мешком булок. Всех так и подмывало затянуть песню. Одна лишь хозяйка грустила, тяжело было у нее на сердце. Вот на какие вещи ее мужик деньги тратит, а ведь их не хватает и на самое необходимое. Если нужна тебе копейка, хоть из дому что-нибудь тайком тащи и продавай.
Но обо всем этом хозяйка сейчас и не заикалась; она вместе с детьми жевала булку, хотя каждый кусок застревал у нее в горле. Да и какой смысл что-либо говорить! Хозяин только обзовет лишний раз бобыльским отродьем — откуда, мол, ей знать, как подобает жить настоящему хозяину усадьбы.
Однако
