Отец носился с инструментами по дому, вокруг дома. То врывался в комнаты, как порыв душного промасленного ветра, то, прихватив с кухни горячий пирожок, исчезал, оставив после себя запах выхлопных газов.
– Кто на кухонном столе оставляет грязные инструменты? – кричала мама вслед.
Сама Элли тоже без дела не сидела. Одновременно вертелась у плиты, готовя гостинцы, красилась перед зеркалом, перебирала платья в шкафу. За последние полчаса она переоделась трижды. При этом успевала прибираться в доме, возвращать на место вещи, которые со скуки Молли бросала где попало. Да и саму Молли надо было готовить.
– Молли, ты надела новое платье?
– Почти!
– Что значит почти?
– Ладно, сейчас надену.
– И выходи сразу сюда, я тебя заплету.
– Иду.
Молли вышла из комнаты с насупленным видом, неохотно оправляя складки серебряного кружевного платья.
– Дурацкое платье, мне в нем как будто десять.
– Не говори ерунды, очень красивое платье. Нет, ну посмотри, ты уже юбку измяла! Иди сюда, горе луковое.
Мать притянула Молли к зеркалу, расправила скомканную юбку. Деревянный гребешок вгрызся в спутанные волосы. Открыв рот, девочка прижала подбородок к груди, пытаясь удерживать голову на месте. У них с мамой сразу бросалось в глаза сильное сходство: обе худенькие, стройные, с пшеничного цвета волосами, у обеих в глазах прятались кусочки ясного неба. Под детской округлостью лица формировались мамины черты.
– Я, когда вырасту, буду такой же красивой, как и ты? – Молли пальцами пощупала пухлые щеки, потом подняла руку и схватила мамины.
– Ты уже красивая, – ответила Элли голосом, искаженным зажатыми щеками.
– У меня щеки больше, – разочарованно констатировала Молли.
– А ты ешь поменьше сладкого – будут как у меня.
– А я люблю сладкое.
– Много сладкого вредно.
– Ну и пусть.
– Ну и не жалуйся потом.
– Ну и не буду.
После минуты тишины, в которую слышалась возня отца под капотом, Молли позвала так, будто мать находилась в соседней комнате:
– Мама-а…
– Перестань, сколько раз говорить.
Последнее «а» Молли могла смаковать бесконечно, особенно когда ее не слушали.
– Если мы уедем, – продолжила та, будто не слыша, – как же тогда твой друг?
– Какой еще друг?
– Остроумный! Он, наверное, вот-вот придет.
– Ой, хватит, – поморщилась мать, – как вобьет в голову какую-нибудь ерунду.
С улицы раздался рык отца, похожий на рев раненого зверя, зазвенели брошенные ключи. Через мгновенье Боб ворвался в прихожую.
– Все, накатались! Никуда мы не едем! Ни сегодня, ни завтра, ни через неделю!
– Что
