их променяли смерть на плен? – продолжал Карандов. – Плохо им, беднягам, гонят их, как скот, а все же живые…
– Идите сдавайтесь, догоняйте колонну! – рассвирепел Самарин.
– Сам знаю, что делать, – спокойно отозвался Карандов и стал переобуваться, как делал это каждый раз после ночного перехода. Неторопливо перемотал портянки, снова надел сапоги, не вставая пристукнул ногами по земле и сказал: – Ты лучше сам себе ответь: почему немцы сразу же оказались сильнее нас?
– Это еще неизвестно.
– Вот те и на! А что это мы с тобой по родной земле, как мыши, по ночам шмыгаем да все оглядываемся? Я тебе уже говорил: человек я беспартийный, темный и с меня спрос никакой, я на все гляжу просто. Война – драка. За что дерутся немцы? Чтобы подмять под себя Россию и на этом разжиться. А за что дрались эти? – Он кивнул головой на дорогу.
– Наши люди дерутся за Родину! За Родину! – почти выкрикнул Самарин.
– Ты глянь еще раз на дорогу. Вон как они дерутся за твою Родину.
Когда наступила ночь, они пошли дальше, на восток. Всю ночь словом не перекинулись… «Нет, нет, придет час, – решил про себя Самарин, – надо будет разобраться, кто он, этот Карандов, с такими своими мыслями?..»
Но спустя двое суток после этого их спора они в белесой непроглядности начинавшегося рассвета напоролись на немецкого мотоциклиста. То ли заблудился тот на лесной дороге, то ли у него поломалась машина, он стоял у своего набок поваленного мотоцикла, а они вышли из-за поворота в каких-нибудь десяти шагах.
Немец вскинул автомат, прижал его к выпяченному животу, но в это мгновение Карандов выстрелил в него из пистолета. Автомат бесполезно гаркнул короткой очередью, когда немец уже падал.
Карандов взял у немца из сумки шоколад, Самарин забрал документы, и они как можно дальше ушли от этого места и укрылись в густом, непролазном ельнике.
– Спасибо, Борис Евгеньевич, – сказал Самарин, вспомнив на покое еще раз, как там все было на лесной дороге.
– Не за что, – ответил Карандов, грызя шоколад.
– А почему вы выстрелили, а не подняли руки? За что драться решили?
– За жизнь, вот за что. За мою собственную, я ее люблю, а он хотел у меня ее отнять. Тут все ясно.
Вот это «тут» снова подмывало Самарина на спор, но он испытывал сейчас какую-то неловкость перед Карандовым, подарившим ему жизнь. Получалось, как с тем артиллеристом – он Карандова учит, воспитывает, а действует-то не он, а Карандов…
Вот такой был у Самарина спутник по скитаниям. Другого выбора не было. Между тем спокойный характер Карандова, его железная выносливость помогали и ему находить в себе силы, когда казалось, что их уже нет. А по добыче продовольствия Карандов был прямо великий мастер. Смеялся: «Я же все-таки снабженец!»
…Сейчас, сидя в яме под корневищем вывороченной сосны, Самарин еще сдерживал себя, чтобы не сказать Карандову все, что он о нем думает. Только что, когда они рыли
