в ложе призрака. Госпожа Краусс имела бешеный успех. Она только что спела, ну знаете, тот самый кусок из второго акта (Мадам Жири напевает вполголоса):
Я жить хочу с тобой и умереть,
Ни небо нас, ни ад не разлучат.
– Хорошо! Хорошо! Я знаю… – с обескураживающей улыбкой прерывает ее г-н Моншармен.
Но мадам Жири продолжает вполголоса, покачивая пером на шляпе цвета сажи:
Уйдем! Уйдем! На земле, на небесах ли
Одна судьба нас ожидает.
– Ясно! – снова в нетерпении повторяет Ришар. – А дальше?
– А дальше вот что: ведь именно в этот момент Леопольд восклицает: «Бежим!», а Элеазар останавливает их, спрашивая: «Куда бежите вы?» Так вот, в этот самый момент господин Полиньи, за которым я наблюдала из глубины соседней ложи, где никого не было, господин Полиньи вскочил и пошел, оцепенев, словно статуя, я едва успела спросить его, вроде Элеазара: «Куда вы?» Но он мне не ответил, а сам был бледный, как мертвец! Я следила, когда он спускался по лестнице, только он не сломал ногу… Хотя шел будто в дурном сне, даже дорогу не мог найти…
Мадам Жири умолкла, дабы оценить произведенный ее словами эффект. История с Полиньи заставила Моншармена лишь покачать головой.
– Однако из всего этого не следует, при каких обстоятельствах и каким образом призрак Оперы попросил у вас скамеечку, – настаивал он.
– Ну, с этого вечера все и пошло… Потому что с этого вечера его оставили в покое, нашего призрака… Никто больше не пытался отнять у него ложу. Господин Дебьенн и господин Полиньи отдали распоряжение, чтобы ее оставляли для него на все представления. Поэтому, когда он приходил, то просил у меня скамеечку…
– Минуточку! Призрак просит скамеечку? Стало быть, ваш призрак – женщина? – спросил Моншармен.
– Нет, призрак – мужчина.
– Откуда вы знаете?
– У него мужской голос. Тихий такой голос. Вот как все происходит: когда он является в Оперу – обычно это бывает где-то в середине первого акта, – он три раза отрывисто стучит в дверь ложи номер пять. Первый раз, когда я услыхала эти три удара, хотя прекрасно знала, что в ложе пока никого нет, я была страшно удивлена! Открываю дверь, смотрю, слушаю: никого! И вдруг раздается чей-то голос: «Мадам Жюль (так звали моего покойного мужа), можно попросить у вас скамеечку?» От неожиданности я стала красная, как помидор. А голос продолжал: «Не пугайтесь, мадам Жюль, это я – призрак Оперы!!!» Я поглядела в ту сторону, откуда доносился голос, к слову сказать, такой добрый, что почти не внушал мне страха. Голос, господин директор, сидел в первом кресле первого ряда справа. Только я никого не видела в кресле, хотя можно было поклясться, что там кто-то сидит, и этот кто-то был очень учтивым, честное слово.
– Ложа, которая находится справа от ложи номер пять, была занята? – спросил Моншармен.
– Нет, ложа номер семь, так же как и ложа номер три слева, еще не были заняты. Спектакль только-только начался.
– И что же вы сделали?
