зачастую очень точно описывает мир, – продолжал доктор. – Как древние люди умели подмечать то, до чего наука дошла только после признания существования Меа – например, что стихии – это живая энергия, и у каждой из них своя душа и свой характер. Вот, возьмите плед.
– О, благодарю вас.
Завернувшись в пушистый плед, Морис откинулся в мягкое кресло. Потрескивал камин. За окном всё валил снег. Взгляд Мориса скользил по стенам, увешанным картинами. Картины были разные, как по размеру, так и по технике исполнения, по жанру, стилю, и даже по степени завершённости: от карандашных набросков на листе бумаги до внушительных полотен в тяжёлых резных рамах. Больше всех выделялась одна – не то так падал свет, что взгляд сразу обращался к ней, не то так велико было мастерство художника, создавшего образ столь живой, что, один раз бросив на него взгляд, глаза возвращались к нему снова и снова. Это был портрет молодого мужчины, скорее юноши. Бледная кожа, падающие на лоб слегка курчавые чёрные волосы, перехваченные у основания лба кожаным ремнём, слегка вздёрнутый нос гордеца и тонкий, твёрдый рот аскета, прямые чёрные брови и голубые глаза – про него можно было бы сказать «красавчик», если бы не волевая твёрдость, читающаяся в выражении взгляда. Что-то в этом взгляде было неуловимо странным, а что – Морис понять не мог. Он даже вздрогнул, встретившись глазами с портретом – такой естественной была картина, что создавалась иллюзия, будто с полотна смотрит живой человек. Тёмный фон работы и резкие тени наводили смутную мысль о ночной непогоде.
– Должно быть, ваш родственник? – Зачем-то предположил Морис, кивнув на портрет. С чего он так подумал, он сам бы не смог сказать.
– Да, – коротко ответил доктор.
– Вы не похожи, – заметил Морис.
– Только внешне, – бросил доктор.
– Вы и к музыке, вижу, не равнодушны? – Морис кивнул на рояль: разговор о портрете явно не понравился хозяину.
– Да… Немного.
– Но ведь это мешает больным, – сказал Морис.
– О, в этом крыле только служебные помещения, которые пустуют в то время, когда я обычно играю – то есть, по ночам, – объяснил доктор. – По ночам, когда в мире становится тише, меня посещает вдохновение.
– Вы вообще любите искусство, судя по всему.
– О да. Вы же знаете, что созерцание прекрасного способствует улучшению здоровья. Как врач, я не могу игнорировать это.
Морис напрягся: «Созерцание прекрасного наполняет прекрасным ваше информационное поле. Ваше информационное поле формирует ту жизнь, которой вы живёте», – гласит один из основных постулатов илипинга. Сейчас все относятся к илипингу слишком серьёзно, особенно врачи…
– По крайней мере, это точно не может повредить, – закончил доктор с улыбкой. – Не слишком любите говорить на тему илипинга?
– А вы проницательны.
– Это
