пор Морис никогда больше не пробовал публиковать своё творчество. Правда, периодически, после особенно несправедливых нападок начальства, полных взаимных упрёков разговоров с матерью или других случаев, заставлявших его ощутить себя ничтожеством, в Морисе просыпался филолог. Он вспоминал о своём великолепном образовании, высоком уровне культуры и даже о запрятанном на самое дно сознания честолюбии. Тогда он заходил на какой-нибудь литературный портал и разносил в пух и прах творения молодых авторов, вкладывая в разгромные критические комментарии все свои знания и навыки владения словом… Порой получались весьма интересные дебаты, и тогда Мориса посещало редкое чувство удовлетворённости жизнью. Но потом всё кончилось. Имперские государственные программы, направленные на гармонизацию информационных полей, взяли под контроль взаимоотношения в открытом виртуальном общении. Троллинг был запрещён… Так у Мориса был отнят последний шанс почувствовать себя филологом.
– А во-вторых, – Морис передёрнул плечами, сбросив плед, потому что ему стало слишком жарко, – во-вторых, искусство и в самом деле деградировало. Где новые литературные шедевры? Где гениальные сочинения современных композиторов – такие, что заслушаешься? Где картины, которые поражали бы воображение, вводили бы в трепет, как творения великих мастеров прошлого?
– На мой взгляд, всё зависит от вашего воображения, и только. Это оно решает, что способно его поразить, а что нет.
– Моё воображение, – вздохнул Морис, – уже ничто поразить неспособно.
– Вы уверены? – улыбнулся доктор. – Вы не думали о том, что жизнь может быть совсем другой?..
– «Достаточно изменить свой образ мыслей», – закончил Морис, цитируя рекламный проспект центра илипинга. – Спасибо. Можно, конечно, широко улыбаться, восемьдесят восемь раз в день повторять аффирмацию: «я счастлив»… Надеяться, что это поможет… Но я не такой оптимист. Я предпочитаю быть… умным человеком.
– Разумеется. Чтобы показаться умным человеком в обществе, проще всего говорить то, с чем в этом обществе принято соглашаться. В эпоху, когда умами народа властвовала церковь, очень умно было быть ортодоксально верующим. В эпоху второй антавы, когда научные достижения разгромили церковную догму, – было умно быть атеистическим материалистом. Но пессимистом умно быть в любую эпоху: всегда и везде люди охотнее поддержат вашу мысль о несовершенстве мира, чтобы пожаловаться на собственные проблемы, чем разделят вашу радость. Тут вы не оригинальны.
– Я не стремлюсь быть оригинальным. Я просто говорю то, что есть…
– И что же есть, по-вашему?
Морис устало отвернулся от огня, потрескивающего в камине. За окном всё валил снег.
– Ничего хорошего. Невозможно быть счастливым, когда жизнь печальная.
– От чего же она печальная?
– А разве
