сторону – намного предпочтительнее такого представления о мире, которое заставляет человека считать всё бессмысленным и, следовательно, бесцельно влачить своё лишённое назначения существование.
– Выбирать концепцию мировоззрения исходя из критерия выгоды – это, всё же, оригинально.
– А мне это кажется разумным, – сказал доктор. – И не лишённым остроумия, не так ли?
– Значит, вам в действительности абсолютно всё равно, что истинно, а что ложно? – спросил Морис. – Вам всё едино – Бог ли, Владычица ли, или языческие боги, или элементарные законы физики! Вам безразлично, является ли мир творением Высшего Разума или просто хаосом взаимодействия вещей. Вы будете верить в то, во что вам попросту удобнее верить – и даже не собираетесь отрицать этого факта? Да вы, в таком случае, куда больший циник, чем я!
Он тут же замялся, ему стало неудобно от сказанной фразы. Вдруг это оскорбит доктора? Доктор не оскорбился. Наоборот, его сказанное, кажется, развеселило.
– Вот циником меня ещё никто никогда не называл, – улыбнулся он немного восторженно, так, будто Морис сказал ему комплимент. – Поверьте, это действительно интересно. Вы редкий собеседник, мистер Эрванд.
– Получается, вы ни во что не верите.
– Это лучше, чем никого не любить.
– Я не могу никого любить, – вздохнул Морис.
– Почему? – Просто спросил доктор.
– Не вижу кого-либо, кто бы делал то, что достойно восхищения.
– Вот как? – Хозяин искренне удивился. – А я всегда думал, что любить человека – не значит восхищаться тем, что он сделал. Любить – значит видеть его ценность, не требуя большего, но вдохновляя его на большее своей верой в то, что он на это способен. Любить – не значит хотеть чего-либо от него, любить – значит хотеть для него того, что сделает его счастливым. Не желаете ли выпить кое-что горячее, мистер Эрванд?
Морис, уставший от дискуссии, кивнул. Доктор удалился куда-то в смежную комнату. Морис остался сидеть в кресле у камина, его взгляд скользил по картинной галерее. Он был настолько расслаблен, что во время недолгого отсутствия доктора почти уснул в кресле. Очнулся он внезапно от ощущения взгляда. Чьи-то цепкие, колючие глаза словно пронизывали его насквозь. Морис панически огляделся: в комнате он был один. Почему-то снова его взгляд упёрся в странный портрет, и показалось, что чернявый, бледный юноша смотрит ещё мрачнее. И его глаза будто бы потемнели, из голубых став тёмно-синими… Может, что-то изменилось в освещении? Морису стало не по себе, и он был очень рад, когда доктор вдруг появился в дверях.
– Что с вами, мистер Эрванд? У вас бледный вид.
Он поставил на стол поднос с необычным прибором: длинный, плавных очертаний сосуд, над которым поднимался тонкий ароматный пар, и два высоких бокала были не похожи на чайную посуду
