христианское учение в политических целях (с. 358–359).
Исследователь высказывает достаточно спорное для сегодняшнего времени суждение о том, что «Прокопович, несмотря на всю просвещённость, остаётся верующим христианином, архиепископом с субъективными религиозными целевыми установками» (с. 359–360). На наш взгляд, И. Тетцнер делает поспешный вывод о том, что стремление Прокоповича подчинить Академию наук влиянию Святейшего Синода показывает ограниченность Прокоповича. Феофан, по мнению учёного, не смог вскрыть ход развития взаимоотношений Синода и Академии. В этом ему видится и достаточно большое влияние на Феофана киевского периода его деятельности и творчества. Далее исследователь достаточно подробно анализирует просветительские мысли Феофана киевского периода, запечатлённые в проповедях, в трагедокомедии «Владимир», в его теоретических работах, отмечает при этом призыв Феофана к своим ученикам не принимать ничего безоговорочно, иметь мужество высказывать сомнения, никому ничего не навязывать, следовать естественным законам. Феофан призывал к физическим и математическим доказательствам многих положений (даже Библии) и относился с уважением к гелиоцентрической системе. Здесь сказались широкий кругозор Феофана Прокоповича, его блестящее образование, постоянная жажда знаний, тогда как И. Тетцнер усматривает в этом лишь влияние украинско-белорусских просветителей – Полоцкого и Славинецкого, да ещё впечатления от путешествия в Рим (с. 361).
Оба периода – киевский и петербургский – объединяет в творчестве Феофана Прокоповича любимая всеми просветителями антитеза «свет – тьма», а также понятия «разум», «рассуждение», «доказательство», «мышление», «ясность», «польза». Немецкий исследователь считает, что эти понятия в обоих периодах у Феофана идентичны (с. 363). На наш же взгляд, это не так. При всей возможной близости трактовок этих понятий Прокоповичем (до его переезда в Петербург и после), они всё-таки и идеологически, и художественно несут разную нагрузку. Ведь не только в жизни Феофана Прокоповича, но и в жизни России в 1716–1717 гг. произошёл окончательный поворот от Московского государства к России, а затем и к Российской империи.
Далее И. Тетцнер анализирует язык проповедей Феофана Прокоповича, пишет о постепенном переходе его от церковно-славянского языка на «простой стиль» и делает это в основном с опорой на известных исследователей творчества Феофана Прокоповича – на И.А. Чистовича и Д.М. Чижевского. Пожалуй, наиболее интересна в статье разработка проблемы «творчество Феофана Прокоповича и барокко». Исследователь пишет: «Прокопович старается преодолеть стиль барокко, особенно аллегоризм стиля, который так характерен для барокко. Он использует аллегории, но они ни в коей мере не были основными образами, как у Стефана Яворского» (с. 365). Сравнивая «Поэтику» и «Риторику» Феофана Прокоповича с аналогичными произведениями его предшественников, И. Тетцнер усматривает «трезвость его стиля». «Конечно, Прокопович
