в любое время дня и ночи подниматься наверх в инвалидном кресле, чтобы насладиться любимым видом; таким образом, она неожиданно вернула себе мир своего детства.
В спешке архитектор заботился не столько о сохранении единого стиля, сколько о создании удобства; голый куб, который он нахлобучил на крутую квадратную башню, благодаря своим геометрически прямолинейным формам гораздо лучше вписался бы в портовый док или электростанцию, нежели в уютные и вычурные барочные формы небольшого замка, который наверняка восходил к периоду правления Марии-Терезии[19]. Но в целом желание отца Эдит оказалось успешно реализованным; девушка была в полном восторге от этой террасы, которая неожиданным образом избавила ее от стеснения и единообразия ее комнаты. С этой башни, находившейся полностью в ее распоряжении, Эдит могла смотреть в бинокль на широкий равнинный ландшафт и наблюдать за всем, что происходило в окрестностях, – посев и сенокос, дела и развлечения. Вновь обретя связь с миром после бесконечного уединения, она часами смотрела с этой сторожевой вышки на поезда, которые бодро пересекали равнину, оставляя позади завитки дыма; ни одна машина на шоссе не ускользала от ее праздного любопытства, и, как я узнал позже, она так же часто следила в свою подзорную трубу за нашими многочисленными выездами, упражнениями и парадами. Однако из странного чувства ревности Эдит оберегала это место для «прогулок» – свой личный маленький мир – от всех гостей дома; лишь по импульсивному воодушевлению преданного Йозефа я понял, что приглашение подняться на эту обычно недоступную террасу следовало рассматривать как особое отличие.
Слуга хотел поднять меня наверх при помощи встроенного лифта; его лицо светилось гордостью оттого, что именно ему доверили управлять этим дорогостоящим средством передвижения. Но я отказался, как только он сообщил мне, что, помимо лифта, на крышу башни можно подняться по небольшой винтовой лестнице, на которую падал свет из отверстий в стенах крытой галереи; я сразу же вообразил, насколько привлекательным должен быть пейзаж, разворачивающийся все дальше и дальше с каждой лестничной площадкой; и в самом деле, каждый из этих узких незастекленных проемов открывал новую пленительную картину. Над летней землей, подобно золотой паутине, простирался безветренный, ясный и жаркий день. Над трубами разбросанных домов и дворов почти неподвижно застыли кольца дыма, были видны крытые соломой хижины с неизбежным гнездом аиста на гребне крыши – их четкие контуры были словно вырезаны острым ножом на фоне стально-синего неба – и утиные пруды сверкали перед сараями, как полированный металл. Между ними, на полях воскового цвета, виднелись крошечные фигурки – пасущиеся пятнистые коровы, женщины, занятые прополкой и стиркой, тяжелые повозки, запряженные быками, и небольшие тележки, проворно скользящие по аккуратно расчерченным квадратам полей. Когда я поднялся примерно на девяносто ступеней, моему взгляду открылась обширная венгерская равнина,
Мария-Терезия (1717–1780) – супруга, а затем вдова Франца I Стефана Лотарингского, избранного императором в 1745 году.
