ее так называли, но сразу оживилась: наконец‑то ею интересуются.
– В борьбе между мной и супом победил суп.
– Ну и зря.
– Заходила жена почтальона. Она опять за него работает. Ему нездоровится. Я спросила, почему они не подают заявление на пособие.
– Ха, я догадываюсь, почему. Ну, и что она ответила?
– Сказала, что уже писали заявление. Но их послали на очень плохое слово.
– Естественно. – Сенк поддел вилкой пюре и попробовал. – Мне кажется, пересолено.
Матильда, околдованная ароматом двухдневного картофельного пюре, вспомнила, что проголодалась. Но не клянчить же чужое.
– Никогда ничего не проси у государства, – Сенк поучительно накрыл сковороду крышкой и убавил огонь. – Не верь, не бойся, не проси. Ничего хорошего тебе там не обломится.
– Даже когда мне нужно будет подавать заявление на пенсию?
– А к тому времени, – Сенк открыл кран и подставил под напор медный чайник, – ты уже, я надеюсь, будешь жить в другой стране. Где пенсия не будет похожа на милостыню, и ее не нужно будет вымаливать, как у нас.
Матильда вздохнула. Казалось, будто вопрос пенсии был для нее особо злободневным.
– Слыхала, – Сенк выключил воду, поставил чайник на вторую конфорку и продолжил воспитательный монолог. – Наша мусульманская соседка, Лиз, ты ее знаешь. В хиджабе вечно ходит. Так вот ее, когда на пенсию выходила, заставили подписать дарственную о том, что квартира после ее смерти становится собственностью комитета народного образования. При том, что такого комитета в природе не существует.
– Зачем же она подписала?
– Затем, что иначе пенсию отказывались выдавать. Квартиру ведь тоже на хлеб не намажешь, тем более – посмертно. Но ты пойми сам подход: правительство у тебя может выманить все, что пожелает. Хочет квартиру – вперед: отписывай, а то голодной останешься.
Пауза.
– Такое только в нашей стране бывает.
Сенк оглянулся на часы. Минутная стрелка прилежно висела на одиннадцати. Часовая стрелка так же прилежно отсутствовала.
Он еще раз попробовал пюре.
– Пересолено. Точно пересолено. Ты не солила ничего в мое отсутствие?
Матильда неуверенно помотала головой.
– Даже к солонке не прикасалась?
Матильда еще раз неуверенно помотала головой.
– Ладно, верю. Может, это я пересолил.
Сенк выключил плиту, поставил сковородку на стол и достал из буфета свою чашку. У него она была одна‑единственная, неприкосновенная. Идеальный цилиндр с мультяшными пчелами. Никому другому из этой чашки пить нельзя.
Матильда наблюдала за процессом. Сняв закипающий чайник с плиты и погасив вторую конфорку, Сенк влил кипяток в свой грааль. Затем достал из буфета баночку с высушенным липовым цветом. (Сам собирал! В экологически чистом северном лесу, с настоящей липы! Не чета магазинной трухе из бамбука и одуванчика). Открутил крышку. Поднес баночку к лицу, словно кислородную маску. Вдохнул. Несколько
