его одежку. Поскольку деревянного костюма под рукой, естественно, не нашлось, он нарядил его в праздничную, попахивающую сыростью погреба и картофелем мешковину, которая, как ни странно, отлично шла к сероватому лицу покойника. Он еще не сообразил, где и как избавиться от заезжего гостя, но сразу понял, зачем это нужно обязательно сделать. Даже если бы он и был настолько глуп, чтобы подставиться сам и все по «чеснаку» рассказать браткам, то зная, кто же автор записки, он не мог так рисковать. Концы в воду, никакой Валера с кейсом под мышкой в их городке не сходил, а сошел раньше либо проехал дальше, иначе здесь перевернут все вверх дном эти «серьезные» люди. Тем более, что при парне, прятавшемся на складе и долго, очень долго умиравшем от мук, на что, вероятно, у него был веский резон, чтобы скрываться от своих заклятых друзей, не было черного кейса. Из-за этого кейса здесь могут устроить такое! Что же делать, Ревницкий никак не мог сообразить, он рассчитывал на какую-то случайность, на шальную мысль, которая вдруг взбредет ему в голову, такую, чтобы логику ее потом никто и никогда не смог понять и рассчитать. Возможно, из-за путаницы в голове, тумана в мыслях, он и совершил глупость, едва отъехав метров сто.
XII
Последний снег лежал под ногами, это была уже тонкая корочка ледяной пыли на лиственном покрове, зимние снегопады уже позади, но на ней еще можно было оставлять четкие следы. Паренек обернулся, словно почувствовав прикосновение к спине, и увидел, как тянется за ним цепочка лодочек-следов по глади тонкого снежного слоя, будто караван невидимых кораблей отправился в погоню за ним. Поднять взгляд выше мешал яркий свет. Показавшиеся из-за поворота фары ослепляли его, и он быстро отпрянул на обочину. Секунда-другая и шины раздавят его следы, но затем он снова пойдет, и снова поплывет караван каравелл. Но машина, медленно подъехав, вдруг встала, словно ищейка, потерявшая след. Двери выпустили из салона припев очень знакомой песни. Из-за того, наверное, что сконцентрировался, на узнавании песни, он совершенно не узнал, кто же его окликнул, а Ревницкий его узнал и ждал, пока Юра решится и, перепрыгнув лужу, сядет на переднее пассажирское сиденье.
Юра Дарнов, совсем еще юноша, безусый юнец, хоть и был намного моложе своего отца, когда Михаил Ревницкий много лет назад увидел его впервые, но в то же время был так по-сыновьи похож на него, что оставалось всего несколько лет, когда станет и вовсе отражением исчезнувшего человека.
Ревницкий подгадывал момент, когда заговорить с мальцом, что сидел рядом и исподлобья поглядывал на дорогу. Такой и отец у него был, если был не в духе, что было редко, но метко, то не подступишься, не заведешь беседу. Ревницкий так сильно и давно хотел поговорить с сыном друга, но сейчас мысли были заняты совершенно иным, а не назиданиями осиротевшему парню. Фары, вырывая из обычного сельского пейзажа лишь его куски, тут же исчезающие на скорости в полутьме, придавали таинственности кривым веткам, теням.
