другу. Их надежды (Михаилу казалось, что жена солидарна с ним в этом) на этот дом, на его волшебную силу, которая неизвестно откуда должна была взяться и все изменить к лучшему, рухнули. Источник зла, оказалось, находился не в старых вещах, мало было сбежать из квартиры, все там оставив.
Было что-то знаковое в том, что они не купили и не перевезли такую важную вещь для семейных собраний, как большой обеденный стол. Очень это было красноречиво, даже симптоматично, что разваливающаяся семья, супруги, почти ненавидящие друг друга, даже не вспомнили о нем. Еще бы, на подкорке, в подсознании у них было четкое желание не встречаться друг с другом глазами, не сидеть рука об руку. Марина еще посапывала в своей новой комнате, а они ходили на носочках, открывали воду не на полную мощность и под худосочной струей умывались, чистили зубы. Для дочери они еще были способны на многое, даже успешно играть мужа и жену, но без нее у них с трудом получается даже справляться с ролями добрососедских сожителей. Кухонный стол именно из-за своей миниатюрности и предназначенности, прежде всего, для готовки идеально им подходил. За ним даже неудобно было сидеть друг против друга, он был вмонтирован в стену рядом с газовой печкой и предусматривал то, что за ним будут сидеть, уставившись за окно, но можно было и коситься в телевизор, который максимально с приглушенным звуком гнусавил популярными клипами.
– Я тебе хотел кое-что сказать, это пока еще не точно. Мне позвонили и предложили, – Ревницкий замялся, он сам еще не был уверен до конца, стоит ли вообще заводить речь об этом.
Уехать сейчас – это было бы почти дезертирством, едва началось сражение на поле битвы, но и оставаться здесь, если так понятно, что все усилия попусту, он вряд ли сможет. Жена стояла к нему спиной возле холодильника, выбирая, чем бы поживиться на завтрак, и, кажется, не особенно вслушивалась, но не успел он договорить, как ее плечи ссутулились. Спина сгорбилась.
– Лена, что с тобой? – спросил он и приблизился к ней, решив, что обидел ее, рассчитывая услышать заплаканный голос, но она вдруг прыснула и засмеялась.
– У меня… у меня вчера такое приключилось, – Елена с рудом сдавливала нарастающий смех, – Готовлю я, готовлю. Вот-вот должны вы заявиться. И, нарезая салат, смотрю на свою руку и вижу палец, палец без… кхе-кхе. У меня сразу паника! Где оно? Где? Я помню, как швырнула в тебя им – сколько это дней было назад? – но вот подобрала ли я потом его, клала ли куда-нибудь, а может быть, ты… – в голосе Елены странно смешивались нарастающие нотки теплоты и заговорщицкой интонации. Ревницкий удивился такому неожиданному переходу к задушевной беседе, он ожидал никак не этого, а скорее прокленов. Похоже, она не расслышала, что он там пробормотал об очередной командировке. И это было счастливое спасение, ведь, казалось, что дом вдруг начал действовать, склеивать их всех троих в одну счастливую семью. – Я, в общем, на карачках облазила полдома, а потом смотрю в ванной, в мыльнице – как оно там оказалось?!
Ревницкий сдавленно тоже прыснул смехом, а потом закивал и объяснил:
