уже в прошлом. Так ведь, Уилл? – вмешался Бертрам. – То ли дело старые оловянные цепочки с разноцветными камешками.
Билли рассмеялась, но, заметив искреннее огорчение на лице Уильяма, стала серьезной.
– Не позволяйте себя дразнить, дядя Уильям, – сказала она. – Лучше поскорее покажите цепочки. Пойдемте наверх, я хочу увидеть все.
Уильям стал отнекиваться, забормотал, что смотреть особенно не на что, но при этом безотчетно двинулся в сторону лестницы, приглашая Билли с собой.
Когда через пару минут они открыли маленький шкафчик в его комнате, она воскликнула:
– Ой! Какая прелесть!
– Тебе нравится? Я так и думал! – обрадовался Уильям, и неуверенность в его глазах сменилась торжеством. – Понимаешь, я думал о тебе, когда покупал их, все до единого. Я думал, что они тебе понравятся. Вот последнее приобретение.
Он осторожно поднял с подставки из черного бархата серебряное ожерелье, составленное из маленьких плоских дисков, скрепленных цепочками и через равные интервалы украшенных странными сине-зелеными камнями.
Билли была очарована.
– Какая красота! Так вот что Бертрам называл «оловянными цепочками»! Дядя Уильям, где вы их нашли?
Уильям торопливо рассказывал, упиваясь восторгом Билли. Помимо ожерелья, здесь были причудливое кольцо и брошь с кошачьим глазом. К каждому из украшений прилагалась своя история. Были у Уильяма и другие сокровища: пряжки, кольца, брошки, ожерелья из потемневшего золота и серебра, странного вида и удивительной работы, усыпанные камнями самых немыслимых цветов. Он с ученым видом произносил новые слова, которые узнал, охотясь за новыми сокровищами: хризопраз, сердолик, огненный опал, оникс, халцедон, сардоникс, лазурит, турмалин, хризолит, гиацинт, карбункул.
– Они чудесны, просто чудесны, – искренне сказала Билли, когда последняя цепочка перешла из ее пальцев в ладонь Уильяма. – Это лучшее, что вы когда-либо коллекционировали!
Но она смотрела не на украшения. Взгляд ее был прикован к маленькой черепаховой шпильке и обтянутой коричневым шелком пуговице, которые прятались за чайником лоустофтского фарфора.
По пути вниз Уильям остановился перед старой комнатой Билли.
– Я бы очень хотел, чтобы ты жила здесь, – грустно сказал он. – Твои комнаты тебя ждут.
– Разве вы их не используете? – спросила Билли.
Уильям махнул рукой.
– Нам они не нужны. К тому же они принадлежат тебе и тете Ханне. Там навсегда остался отпечаток тебя, моя милая. Мы не можем ими пользоваться.
Билли открыла дверь и увидела открытое пианино у окна. Она весело подбежала к нему, плюхнулась на табурет и немедленно заиграла великолепную мазурку.
Билли, как и Сирил, умела передавать музыкой свое настроение. Звенящие аккорды рассказывали об охватившем ее волнении, вовсе не радостном. Уильям смотрел на ее порхающие
