преданный, «комсомольский» взгляд?
Рядом со мной остановилась монументальная тётя – это была директор школы и учительница русского языка и литературы (мы дразнили её «Литерадурой»). Она сразу поняла, на кого я смотрю.
– Вот какой наш Пулат молодец! Всего одна четвёрка за полугодие! Исправит – станет круглым отличником. Вот что делает любофф к знаниям! (она всегда так произносила – с двумя «ф»).
Внезапно она ухватила меня за вихры на затылке – и от испуга я втянул голову в плечи.
– А тебе, дружок, стричься пора! Эдак ты в стилягу превратишься – и в «троечники» съедешь. Завтра в школу с такой причёской не пущу!
Отпустив мои волосы, она глянула на своё запястье с большими «мужскими» часами, гневно сверкнула глазом и с размаху вдавила большим пальцем кнопку рядом с «Доской почёта». И я мгновенно оглох от пронзительного визга звонка на урок.
Со мной Пулат общался теперь всё реже – на улице его было не видно, а в школе старшеклассники младших, вроде меня, не замечали. Обидно было, но я знал, что он всерьёз стал готовиться к поступлению в транспортный институт.
Последнюю «четвёрку» Пулат исправить так и не успел – в марте его исключили из школы.
Некоторые учителя потом вполголоса признавались, что с Пулатом обошлись несправедливо, но был сигнал «сверху» – из гороно[20] – выгнать «китайца». Началось всё с того, что он подбил глаз известному в школе лоботрясу Анвару – сыну секретаря горкома[21]. Все знали – что подбил «за дело», но Пулата объявили зачинщиком драки и повели к директору. Пока разбирались – завуч обыскала портфель Пулата, и нашла в нём нож с разноцветной наборной ручкой. Нож бандитский! – Заключила она. Вызвали милицию…
Отец Пулата отстоять сына не смог – его тоже считали чужаком – иностранцем, и защиты он нигде не нашёл. Вскоре семья «китайского миллионера» куда-то переехала из дома на нашей улице, и я надолго потерял своего друга. Говорили, что Пулат, вместе с отцом, переселился в Москву.
Ещё раз я неожиданно встретил Пулата через несколько лет, когда уже учился в архитектурном и приехал в Москву на студенческую практику. Жил я на Беговой улице, у двоюродной тётки. Днём правил чертежи в проектном институте на проспекте Вернадского. Вечером допоздна шлялся по московским улицам, чтобы не надоедать родственникам в тесной квартире.
В один из вечеров, пораньше удрав с работы, я рванул погулять в центр. Мне не терпелось поскорее оказаться на московском бродвее – проспекте Калинина, но я заплутал в переулках за улицей Герцена[22]. Остановившись, попытался разглядеть над крышами невысоких особнячков: где же новые арбатские небоскрёбы? Развернулся на месте, раз, другой – и замер от странного ощущения дежа – вю… вокруг было не по – московски безлюдно и тихо. Почти как в воскресенье летом на моей родной улице…
Не знаю поры лучше летних воскресных ташкентских вечеров.
Самое
Гороно – расшифровывается как «Городской отдел народного образования»; в советское время так назывались управления школьного образования при городской администрации.
Горком – это городской комитет коммунистической партии, главная управляющая сила в городе.
Проспект Калинина и улица Герцена – это нынешние Новый Арбат и Большая Никитская.
