Отец смотрел на поместье, пристально следя, чтобы все слуги грустили о моём отбытии.
Я шагнула назад. Мягкие ладони ауна соскользнули. Чемоданчик пролетел по широкой дуге и разбился о плечо отца. Раскрылся. Панталоны и сорочки разлетелись во все стороны вместе с кружевными платками, чулками и перчатками.
Коварный удар не сбил отца с ног. В его взгляде плескалось такое бешенство, какого ещё не видела. Даже когда он узнал, что дочь порченая, и то меньше злился, чем сейчас. Меня это так рассмешило, что я хрипло хохотнула.
Повисла по-настоящему жуткая тишина. И в ней я почувствовала, как комок ярости, созревший где-то под сердцем, раскрывается, словно бутон тюльпана. Это не доставило мне стыда и не принесло сожаления. Я наслаждалась. Теперь отец ещё неделю будет беситься, а мать сетовать, что не застала такое яркое событие.
Ёоклё словно ожидал подобной выходки и прикрыл меня от взбешённого отца. Его рука однозначно легла на рукоять кинжала, скрываемого под плащом.
– Как же это непривычно, отец – прямо смотреть вам в глаза.
У господина Сфета заиграли желваки и, прежде чем он придумал ответ, я решила сказать то, для чего набиралась смелости:
– Братья никогда не вернутся! А я вернусь. И тогда ты будешь прятать глаза от меня!
Ёоклё наверняка был готов под землю провалиться от того, как накалялась ситуация. Но ничего не произошло. Я развернулась и резким шагом, свойственным городскому беспризорнику, а не дочери земельного господина, направилась к карете и залезла в неё, забыв воспользоваться поданной рукой. Ёоклё без промедления последовал за мной. Как только дверь за ним захлопнулась, мы тронулись.
– Ну, давай же! Быстрее, пока он не пришёл в себя, – подгонял возницу мужчина, с безумной искоркой в глазах оглядываясь на удаляющееся поместье семейства Сфета.
Он ни разу не упрекнул меня за мой проступок.
***
Я так и не стала аун Унъён Радис. В пансион меня не определили, учили на дому, а брак так и не оформили. Пожилой “супруг” не успел добраться до меня, и в итоге я сбежала сначала на улицу, а оттуда учиться. Единственное, что осталось от той сделки, так это договор, который до сих пор лежит где-то там, в Анулейне, подписанный рукой отца и лишённый веса приказами Академии. При желании можно забрать его на память, как артефакт, с которого началось моё долгое путешествие.
– Вот я и вернулась, – тихо сказала я.
Раскидистый высокий белый дуб был безучастен. Я запустила руки в сочный клевер. Стебли скользнули между пальцев. Подняла взгляд. Там легкий ветер шептался с листьями. С одной из веток свисал огрызок верёвки. Давно, когда она была ещё целой и крепкой, я могла разбежаться, уцепиться за неё и с весёлым писком подлететь к небу. Иногда меня заносило или переворачивало, и обратно летела совсем не туда, куда планировала. Например, прямо в ствол дуба.
Кажется, это было совсем давно.
– Знаешь, я всё-таки надеялась,
