Хорошо, если половина Совета Достойных.
– От его имени наши силы разгонят бунтовщиков, – говорил тем временем командир. – И нам будет, что выставить против узурпатора. Ты слепец, если не видишь, что нам нужны мечи землевладельцев!
Парень честно пытался остановить перепалку, он даже поднялся со своих подушек, но если Кхаи чего-то и достиг – так это положил конец маскараду. В поднявшейся суматохе даже слуги перестали обращать внимание на новоявленного повелителя.
– Ты хочешь вести своих людей в бой? Против горожан и купцов? – Кхаи показалось, что он ослышался. – Твое войско – это плевок в пустыне.
– Не только своих, здесь дружины из всех храмов города.
– Ты безумец, Бахри! – выдохнул жрец. – Если раньше это был только бунт, ты положишь начало гражданской войне. Когда остальные наместники доберутся до города и узнают…
Он не стал договаривать.
– Хочешь сказать, ты выходишь из игры? – в глазах командира заиграли злые огоньки. – Теперь ты снимаешь с себя всякую ответственность?
Кхаи попятился.
– Твоя постель – это твое дело Бахри, – произнес он. – Но я не настолько глуп, чтобы за нее сражаться.
В каждом споре рано или поздно наступает момент, когда одна из сторон обращается в бегство. К облегчению жреца, с командиром это уже произошло.
– Убирайся! – только и смог он ответить. – Беги к своему Раммаку!
– Пусть твой день будет счастливым, верховный, – коротко кивнул ему Кхаи и пошел прочь.
Жрец устал. Устал до того, что ему казалось, предел этой усталости давно пройден, и хуже уже не может быть. И все же каждый новый час доказывал ему обратное. Гонг трезвонил – все так же, и усадьба Сатры казалась такой же молчаливой и покинутой – как и вчера.
Мебель тонула в сумрачном неподвижном море теней. Сквозь щели в ставнях по полу протягивались длинные тонкие полоски света, ломались по углам комнаты и лежали на потолке. Тихо. Пусто. В тишине было отчетливо слышно хриплое дыхание большого города.
– Сатра? – окликнул жрец.
Собственный голос показался ему напуганным и плаксивым.
Она лежала у подножия лестницы, как беспомощное животное, настигнутое охотником. Загорелые руки, вывернутые под неестественным углом, вцепились в край циновки, видимо, она еще ползла куда-то, когда ее напоследок ударили по голове. Волосы, бывшие некогда непокорным ливнем черных кудрей, теперь слиплись в вязкую кровавую массу.
Это было больно. Больнее сотен топоров палача. Больно вдвойне оттого, что страсть его, ее страсть – были растрачены, распроданы, расплеваны в дорогих подарках и спущены в песок. Десять божьих законов с самого начала стояли меж ними – пламя десяти костров.
Он сидел над телом долго. Слишком долго.
Ему вспоминалась их первая встреча – на канале, что окружает район садов. Она сидела против него в снопах лунного света,
