Рифкат всматривался в потолок, оглядел палату. Врач, по-видимому, вышла. В голове нет колющей боли, только гудит беспрерывно, как будто рокочет комбайн вдалеке.
«Пока никого нет, надо попробовать встать», – решил Рифкат и сделал мучительное усилие, однако с места не сдвинулся. От напряжения ноги будто судорогой свело, всё тело охватила дрожь, мускулы напряглись, только голова не шевельнулась, и ему показалось, что никаких сил не хватит, чтобы приподнять непомерную её тяжесть. От испуга перед этим бессилием он попытался подняться рывком, и сразу же та прежняя боль, свернувшаяся ненадолго в голове, как аждаха[10], воспрянула в нём. Если лежать так же неподвижно, эта боль никогда не исчезнет. «Быстрее, быстрее, – прошептал Рифкат, – только бы избавиться от этой боли…»
Вот он силится встать с кровати, а перед ним строй солдат. Иместо его рядом с Ильдусом свободно, – все его ждут, молча смотрят на него, ловят каждое его движение, и он, преодолевая боль и бессилие, спускается на землю, идёт к своему месту в строю. Но ватные ноги не чувствуют земли, будто он шагает по воздуху. А весь строй кричит: «Ур-ра!» Только почему-то звука не слышно, как будто всё это он видит по телевизору и ручку громкости повернули влево до предела…
Вот над ним склонился Харис-бабай: «Ты ж обещал в село вернуться…» А издалека, со стороны поля, нарастает гул. Всё сильнее и сильнее, разрывая слуховые перепонки.
Рифкат медленно поднимается. Прямо к нему, разрезая надвое жёлтое поле, движется комбайн. Позади пыльное облако, а за штурвалом – никого… И, постепенно преодолевая оцепенение, Рифкат идёт навстречу комбайну…
Вот он дома, на своей кровати, в солдатской одежде, на груди значки. Выходит, он уже приехал на побывку и все домашние рядом с ним – мать, отец, Анфиса… Но в окно с улицы просачивается свет – каждый вечер, вернувшись из школы, он смотрел в окно. Напротив, через улицу, живёт Галия. После того случая её почти совсем перестали выпускать на улицу, и Рифкат сразу почувствовал, хоть до этого и не замечал, как ему не хватает её среди друзей, с которыми он гулял вечерами… Дверь её балкона открыта, – значит, она всё равно выйдет хотя бы для того, чтобы закрыть дверь. Вон за шторами мелькнула её тень, показалось синее платье. И вот она на балконе, прислонилась к перилам и поглядывает на улицу, будто совсем его не замечает… Какой тонкий у неё стан, как мягко и грациозно поворачивает она голову и как блестят её чёрные глаза… Он спрыгнул с подоконника и стал метаться по комнатам, сорвал со стены большое зеркало и, поймав солнечный луч, направил его на балкон… Её волосы, лицо, плечи сразу окунулись в солнечное блистанье, и Галия растерялась, потом поняла и, не сдержавшись, заулыбалась, погрозила пальцем и что-то крикнула. Но звук её звонкого голоса, рассыпавшись, опять не дошёл до Рифката. И тогда он, отведя чуть в сторону зеркало, стал «писать» на стене дома: «Л». Буква получилась такой большой, что едва уместилась на стене балкона. Девушка кивнула головой, показывая, что догадалась, и громко рассмеялась
Аждаха – дракон (миф.).
