в края.
– Сейчас тебе кажется, что всё плохо и дальше будет только хуже, – негромко заговорил доктор Дворжак. – Возможно, хуже ещё будет. Но поверь мне, это пройдёт.
Я не мог ему ответить, физически не мог. Я прижал скомканный в кулаке край полотенца ко рту, чтобы хоть как-то заглушить все эти жалкие, отвратительные звуки, которые издавало моё содрогающееся тело, но не особо преуспел. Меня трясло, внутри словно что-то рвалось, и всё никак не получалось ухватиться хоть за одну внятную мысль.
– Послушай меня, Тринадцать. Это важно. Постарайся понять, хорошо? – Дворжак снова положил руку мне на шею, как тогда, посреди демонстрационной камеры, и я замер под прикосновением, не успокоился, но смог хотя бы на чём-то сфокусироваться. – Через два дня вернётся Джейсон Морияма, и он заберёт тебя с собой. Ты побудешь у него на попечении какое-то время. Джеймс… непростой человек. Мы долго не общались, я не могу предсказать, как он поведёт себя дальше. Хочется верить, что у тебя будет время освоиться. Но с чем бы тебе ни пришлось иметь дело, никто, ни при каких обстоятельствах не должен узнать, кто ты, понимаешь? Это очень важно.
Прошла, наверное, вечность, прежде чем я сумел выдохнуть:
– Почему?
Я сам не знал, о чём спрашивал. Почему это происходит. Почему со мной. Почему никто не объяснит мне, что будет дальше, чего от меня ждут, чего мне самому от себя ждать. По разрозненным воспоминаниям я мог только строить догадки, но свести их воедино в достаточно убедительную картину не выходило. До сих пор моей рабочей теорией был сюжет из разряда историй про корпоративный шпионаж с кражей личности.
Дворжак надолго умолк, пальцы его руки опять начали делать то круговое движение. Необъяснимым образом именно это меня окончательно успокоило – тепло ладони и ощущение цикличного движения на коже. Я больше не хотел вытянуть из него жизнь (тифон всё ещё хотел, но тифон просто был голоден, мы объективно были невыносимо, мучительно голодны). Я попытался вспомнить, откуда его знаю, почему я так уверен, что знаю его. Но воспоминание ускользало, всё время словно срывалось в последний момент. Я как в дыру проваливался там, где должна была быть хоть какая-то опора.
– Я искал ответ на этот вопрос всю свою жизнь, – сказал Дворжак наконец. – Может, у тебя получится лучше.
Воздух в душевых успел выстыть, я снова начал замерзать и устало подумал, пошёл ты, доктор Дворжак, со своими загадками; а ещё – вот бы мне навсегда в то переходное состояние и больше никогда и ничего не чувствовать. Как я сохраню эту тайну, если они всё равно уже видели?
Я завис, не зная, как закончить мысль. Да, я знал, чем отличается настоящий тифон от Т-оболочки. Нет, это знание вовсе не общедоступно. Судя по тому, что я слышал в стресс-камере, даже работавшие со мной техники не понимали, с чем именно имели дело. Что они на самом деле видели? Как прошитая сомнительного происхождения эмуляцией оболочка не подаёт признаков разумной жизни на борту?
Дворжак
