осталось, потерпите… Скоро доберемся… Все напасти позади, впереди мой дом, там вы останетесь, сколько захотите… Вам больше не придётся бродить по дорогам… Потерпите…» Но видно, от дороги и от пережитых страхов женщина совсем лишилась сил. Оставить её и сходить за помощью он боялся. Вдруг пока он ходит, несчастная замерзнет насмерть. Нут, пусть медленно, пусть с трудом, но они дойдут вместе.
Шажок за шажком они преодолевали казавшийся бесконечным путь: лес, поле… Вот и край деревни. Совсем немного осталось. Рюноскэ открыл калитку. Едва он отпустил свою спутницу, как она упала во дворе и, кажется, потеряла сознание. Он похлопал свою спутницу по щекам, но глаза её были закрыты, а дыхание едва вырывалось из полуоткрытого рта. Надо было войти в дом, позвать на помощь. Но он почему-то не мог расстаться с этой безымянной женщиной, с которой его свела судьба.
– Бабушка, дедушка! Помогите! – закричал он, – скорее.
Его услышали. За ставнями забрезжил свет, он пробился сквозь щели между створками, и от этого слабого лучика на сердце мальчика стало тепло: они всё-таки добрались до дома.
Потом вокруг них хлопотали: тащили в дом, стаскивали мокрую одежду, растирали заледеневшие руки и ноги, переодевали в сухое. Бабушка причитала, дедушка сурово молчал. Наконец, хлопоты закончились, и Рюноскэ обнаружил себя сидящим перед столом, на котором стояли мисочки с гречневой лапшой и исходил па̀ром укутанный в войлок чайник. Его безымянная спутница кое-как причёсанная и одетая в старое бабушкино кимоно сидела напротив. Бабушка внесла в комнату масляную лампу с бумажным абажуром:
– Наш внучек вернулся живым и невредимым. Это же праздник. Пусть в доме будет светло.
Она поставила лампу на стол, свет упал в лицо женщины, и бабушка вдруг охнула. Подняла лампу и посветила прямо в лицо нежданной гостье:
– Повернись-ка сюда, милая. Как, ты сказала, тебя зовут?
Женщина потупилась:
– Простите меня. Я ничего не сказала. Я не помню своего имени.
Рюноскэ поспешил поддержать свою спутницу и с набитым лапшой ртом невнятно проговорил:
– Ее колдун опоил беспамятным зельем. Вот она ничего и не помнит.
Бабушка задумчиво покачала головой:
– Совсем ничего?
– Только помню, что был у меня сынок. Но имени его вспомнить не могу.
– Так-так- так… – проговорила бабушка и позвала мужа, – Кента-сан, поди-ка сюда.
Дедушка вошел в комнату. А его жена Аими опять посветила в лицо гостье:
– Может быть твое имя О-Куни?
Женщина едва слышно прошептала:
– Всё может быть. Не помню.
– Ну ты-то, Кента-сан, погляди, – голос бабушки стал требовательным. – Ну, неужели не узнаешь? – она почти ткнула абажуром в лицо гостьи.
Дедушкины брови удивленно поползли вверх:
– О-Куни! Дочка! Не может быть! Аими-сан,
