они меня сильно достанут. Пока я размышляла, время от времени мне доставалось. Один раз двое подростков, лет тринадцати, оторвались от своей кучки на остановке и пошли за мной. Они меня быстро нагнали и шли со мной в ногу, и я никак не могла от них оторваться. Мне уже казалось, что меня вырвет от страха, хотя в то же время я знала, они ничего со мной сделать не могут… Один что-то прокричал в мою сторону, ему нужно было мое внимание, но я не реагировала. Тогда другой, он был повыше, схватился за ручку моего рюкзака, и я оказалась словно на крючке – не смогла ступить больше ни шагу.
– Как ты смотришь, если мы вы… ем твою мамочку? – спросил тот, что держал меня на крючке.
«Почему уж не меня саму?» – подумала я и, наконец, повернула к ним свое лицо. Меня отпустили. У них были немного растерянные лица, но только на мгновение. Они посмотрели друг на друга и захохотали, и зашагали, смеясь, обратно к остановке. Конечно, мне ведь было не пятнадцать лет, как они вначале подумали.
Зимой они обкидали меня снегом, но снег здесь выпадал редко и от снега, если это не сосулька, на самом деле было не больно. А в это утро… Камнем преткновения стала моя шапка.
Шапка
Человек, идущий в шапке по городу это – русский. Другие люди не ходят в шапках. Если по городу идет бабка, а на голове у нее большой вязаный котел, то это точно русская бабка, то есть, русская немка откуда-нибудь из-под Омска. Если вы видите лиц азиатской национальности, то вполне возможно, что это «русские немцы из Казахстана». Если вы видите людей, у которых в руках пакеты с надписью Extra, Aldi или Penny, то эти люди наверняка или русские переселенцы или немецкие бомжи, и недавно закупились, бредут обратно домой, в то время как остальным в голову не приходило ходить пешком закупаться. «Выкиньте вы свои пакеты, – сказали на языковых курсах, когда и на курсы стали ходить с пакетами, – ведь вас по пакетам узнают, что вы русские…» И по шапке нас узнавали. Я хотела выбросить свою неказистую шапчонку, но когда у меня начались головные боли, мне пришлось расстаться с этой идеей.
В это утро «эти отморозки», как называла их Ist, решили лишить меня шапки. Я уже издали видела знакомую кучку и стала заранее обходить остановку, мне даже удалось благополучно ее пройти, я стала внутренне расслабляться, как вдруг услышала позади себя топот… Двое неслись прямо на меня. Да, они меня догоняли, а остальные смотрели на зрелище. Я стояла в это время, повернувшись к ним, готовая ко всему. Я устала бояться, сколько можно ходить с трясущимся желудком! Мне хотелось, наконец, развязки.
Тактики у меня никакой не было, я не знала, что лучше: смотреть им в глаза, пока они приближаются или наоборот опустить их, чтоб они не видели моей растерянности. Я решила опустить их, и пусть на меня обрушится. Что обрушится, я не знала: боль, смерть? Мне было все равно, я почувствовала равнодушие и вдруг поняла: мой желудок больше не трясся, он не был сжавшимся комком, как я его всегда ощущала. Равнодушие –
