пришлось!
Больная снова открыла глаза.
– Митрич, ты? – пролепетала она. – Пить!
Ее осторожно приподняли, напоили и снова опустили на землю. Присмиревшие господские дети растерянно жались к отцу. Оля и маленький Володя плакали.
– Папа, она умрет? – спросила девочка.
– Бог милостив! – ответил барин. – Вот сейчас приедет Арсений, осмотрит ее, подаст первую помощь, а вечером и Александр Иванович из города к маме на именины10 явится. Он доктор хороший, может быть, и вылечит.
С противоположного края оврага послышался конский топот, стук экипажа, звуки мужских голосов, и вслед за тем появилась новая тройка с тарантасом и несколькими сидящими в ней людьми.
Ловкий фельдшер, служивший в то же время и камердинером11 у барина, выскочил первый и с футляром в руке бегом спустился с обрыва, перебежал мост и взобрался на гору.
– Дети, ступайте теперь к экипажу и ждите меня там, – сказал отец, – а я только узнаю, какова наша больная, перешлю в тарантас вещи из коляски и приду к вам. Арсений, – прибавил он, обращаясь к подходившему фельдшеру, – осмотри больную, сделай перевязку, переложи ее как можно осторожнее на носилки, и пусть ее снесут в село. Ты сам пойдешь за носилками пешком, чтобы подавать больной помощь в случае, если на дороге ей будет делаться дурно. Лекарства с тобою?
– Так точно, Григорий Александрович! – ответил фельдшер и подошел к больной. Но первый взгляд его остановился не на ней, а на Анютке.
Девочка уже не плакала. Она была только до синевы бледна, да все ее худенькое тельце как-то неестественно вздрагивало, а большие серые глаза смотрели каким-то тупым, точно мертвенным взглядом.
– Дед, это твоя дочка? – спросил Арсений тихо у Митрича.
– Дочка, батюшка! – ответил тот с тяжелым вздохом.
– Ну, так вот что я тебе скажу: ей тут, при перевязке, оставаться нечего – она так перепугана и огорчена, что и сама, того и гляди, захворает. Я дам ей сейчас капель, а ты отведи ее подальше, хоть к ручью, да умой водицей. Я тут с людьми и без тебя справлюсь.
Говоря это, Арсений достал из своей аптечной шкатулки какой-то пузырек и рюмку, плеснул в нее воды, накапал несколько капель из пузырька и подал девочке. Когда та приняла лекарство, отец, ласково поглаживая дочь по голове, повел ее вниз под гору, к ручью.
Начался мучительный осмотр больной. Минут через двадцать она лежала уже на носилках, которые осторожно подняли к себе на плечи двое рослых рабочих.
– Ну, что? – спросил Григорий Александрович, отводя Арсения в сторону.
– Плохо-с, – ответил тот, почтительно наклоняясь к барину.
– Череп поврежден?
– Голова-то бы ничего себе, да два ребра сломано, а от легких-то
День святого, чьё имя было дано человеку при крещении.
Слуга при господине в богатом дворянском доме.
