звали его Жуком, хотя по списку он числился Павлом Ильинским. Пребыванию его в школе шел уже третий год. За это время никто не был так часто наказан, как Жук; но это нисколько не мешало ему оставаться общим любимцем.
– Опять Жук! – говорил директор, сверкая очками, и прибавлял: – Уберите-ка его на денек в карцер13!
Жук уходил безропотно, а директор смотрел ему вслед и произносил:
– Какой, однако, школьник этот Жук!
Обыкновенно пасмурное лицо директора смягчалось улыбкой, и слово школьник звучало скорее похвалой, чем порицанием.
– Идем, Жучок! – шептал в то же время старый Михеич, похлопывая Жука по спине. – Идем! Я тебе свеженькой соломки подстелю…
Жуку было двенадцать лет.
В играх, требовавших проворства и силы, он считался первым из первых. Но – странное дело! – предоставленный самому себе в коридоре, он не мог сделать трех шагов, чтоб не толкнуться то об одну, то о другую стену, и на плечах Жука были всегда белые отпечатки.
Этот природный недостаток мешал нашим успехам на уроках танцев. Мосье Пиша, тот самый, что учил меня грациозным па, приходил в отчаяние при виде того, какое страшное расстройство производил Жук в наших правильных рядах и хитро придуманных фигурах.
– Il а du zèle, ce Jouk14! – шептал бедный Пиша, и затем кричал, теребя без жалости свою щегольскую прическу.
– Monsieur Jouk! vous dansez comme un jeune hippopotame, mon ami15!..
Учился Жук, благодаря способностям, хорошо. Никто никогда не видал его зубрящим по целым часам заданные уроки. Прочитав раза два урок, он оставлял книгу и выигранное таким образом время посвящал деятельности иного рода… Его ящик в классном столе представлял из себя маленькую выдвижную мастерскую, откуда появлялись особого сорта резиновые мячики, волчки, дудки, переходившие мало-помалу в собственность других товарищей.
Жук никогда не хвастался своим мастерством и лишь иногда говаривал кому-нибудь из нас:
– Видишь ли, ты купил бы эту штуку за деньги, а мне она не стоит почти ничего!
Само собою разумеется, что приведенная здесь характеристика Жука составлялась в моей голове постепенно и что за первую неделю пребывания в школе я мог усвоить себе только смутное понятие об этой личности, – понятие, во многом оказавшееся потом ошибочным…
В субботу я раньше других выскочил из школы и явился под родительский кров – с улыбкой на губах и с синяком на лбу, который тщетно старался скрыть от домашних.
Мама и няня не преминули усмотреть во мне некоторую перемену. По словам няни, я осунулся, отощал и стал на себя не похож…
– Что это у тебя на лбу, Сенечка? – спросила мама.
– Это ничего… муха укусила…
– Знаю я этих мух! – не утерпела, чтоб не вмешаться няня. – Это такие мухи, что голову откусят…
– Сенечка, расскажи-ка мне все, как было, откровенно! –
Специальная изолированная камера или комната для временного одиночного содержания нарушителей режима.
Он был очень ревностен, этот Жук! (фр.)
Господин Жук! вы танцуете, как молодой бегемот, мой друг! (фр.)
