согласился он.
Одного было мало. Я подошел к Борисову, и так как он не отзывался на приглашение, то пришлось его толкать.
Не открывая глаз, он лениво привстал, потянулся за туфлей, стоявшей тут же на табуретке, и, прежде чем я сообразил, в чем дело, хватил меня по лбу.
– Этого не добудиться, – повторил в утешение мне фельдшер.
Итак, мы пили чай только вдвоем.
Я рассказал Солнцеву в кратких, но выразительных словах всю свою историю… Молодая жизнь била во мне ключом, а он слушал с грустной улыбкой. Бедный Солнцев! Ты как цветок увял, не успевши расцвесть…
– Директор идет, господа! – возразил смотритель лазарета, застегивая набегу свой форменный сюртук.
Мы поспешили стать у своих кроватей.
Почтенный Карл Иваныч следовал за начальством на строго определенном расстоянии и еще издали предложил нам высунуть языки.
Пока Карл Иваныч определял мой пульс по своему хронометру, директор внушительным тоном читал наставление о том, как надо вести себя с товарищами, чтобы избежать неприятных последствий.
О, теперь я знал это лучше его! Глядя пристально в синие очки, я занят был решением неотвязчивого вопроса: «Кого же, наконец, я так хватил вместо Жука?»
Между тем Карл Иваныч решал мою участь.
– Этот мальшик можно завтра зовсем выписывать, – молвил он.
Если бы он не отошел к другому, я бросился бы к нему на шею.
Завтра!.. Приходилось беспрестанно глядеть на стенные часы, но стрелки их, казалось, стояли неподвижно…
Сердце сильно билось, когда на другой день я подходил к своему классу.
Еще так недавно пробирался я по этому самому коридору, озираясь по сторонам, чтоб меня не зацепил кто-нибудь.
Теперь шествие мое походило на триумфальное. Спереди и сзади толпился молодой народ, и в толпе слышались лестные отзывы насчет моих синяков и верхней губы в особенности.
Громкие, радостные восклицания приветствовали мое появление в классе. Я дружески кивал головою, пожимал руки направо и налево, но не отвечал на сыпавшиеся отовсюду вопросы.
Настоятельнее других требовал ответа один из товарищей, Филиппов, которого называли для краткости Филей.
– Сенька, друг, скажи: за что ты меня так хватил, а?
– Ага! Так это был ты, Филя! – вскричал я вместо ответа.
Взрыв хохота помешал нашему оригинальному объяснению.
Филя был мой сосед по классу. Наружность его представляла полный контраст с Жуком: насколько тот был черномаз, настолько этот поражал белизною и нежным цветом. Волосы его напоминали лен и были всегда тщательно причесаны; темно-карие глаза сверкали веселостью; в фигуре и манерах проглядывала щеголеватость. Товарищи смотрели на него, как на юношу, искусившегося в светских удовольствиях. Он хорошо танцевал и бойко говорил по-французски, чем немногие могли похвастаться. Главною же, так сказать, выдающейся
