рассматривали мои ушибы и синяки. Перебросились несколькими фразами по-латыни. Звучит забавно, словно ритуал – все цивилизованные люди знают латынь.
– Сейчас сделаем укол, – Таракан выпрямился, довольный осмотром, и я впущу всю публику. Не всех, – он посмотрел на часы, – вам сейчас нельзя переутомляться.
«А когда можно?» – хотел я спросить, да передумал.
– Софи, – Таракан посмотрел на часы, – закончите всё, меня вызывают.
Медсестра улыбнулась и закатала мне рукав. Смотрела мне в глаза, и что-то едва слышно шептала. Или мне казалось? Платок я сжимал в руке, его вроде бы не заметили и отбирать не стали. Едва я вспомнил о платке, как стали отчётливо слышны слова, которые она произносила – на языке, больше всего похожем на латынь. Мне чудилось, что я понимаю кое-что. «Кровавый закат… ночь шорохов… пустынная стена…» и в таком духе.
– Что такое вы говорите? – спросил я. – Что за пустынная стена?
Лицо её преобразилось – пожелтела кожа, выросли, за долю секунды, челюсти, зрачки стали вертикальными. Лязгая зубами, она наклонилась, чтобы…
– Мсье Деверо? – медсестра осторожно потрясла меня за уцелевшее плечо. – С вами всё в порядке?
Я ощутил, что взмок. Вспотел, в смысле. И эта медсестра – Софи Молин, если верить значку – выглядела совершенно нормальной.
– Голова закружилась, – я внимательно вглядывался в её зрачки. Ничего постороннего.
– Вы уверены, что сможете говорить с посетителями?
– Да, – я попытался усесться, она не позволила. – Ваши рёбра, мсье, вам лучше поберечь их. Хорошо, я буду поблизости, если что – звоните.
Народ, действительно пошёл потоком. Словно я был президент Галлии. Первым пришёл не кто-нибудь, а ректор. Долго восхищался моим поступком и просил считать разговор в его кабинете недоразумением. Мы расстались едва ли не лучшими друзьями.
Потом пришла София. София Лоренцо. Она всё это время избегала меня.
– Брюс, – она смотрела виновато. – Это ужасно, что случилось! Я очень рада за тебя, правда! Только не сердись, хорошо? Я не могла подойти к тебе.
– Я понимаю, – мне не хотелось смотреть ей в глаза, но не получалось отвести взгляда. – Жану это не понравится.
– Глупый, – она наклонилась и чмокнула меня в щёку. Быстро, и почти неощутимо. Я успел услышать запах её волос и сердце забилось сильнее. – Только не смейся, Брюс. Я боюсь…
– Смотреть в зеркало?
– Откуда знаешь? – глаза её расширились. – Нет, не может быть, у тебя то же самое?!
– Я расскажу, если хочешь.
Она оглянулась.
– Не здесь, Брюс. Можно, я зайду к тебе, когда тебя выпишут?
– Заходи, конечно, – я понимал, что лучше не улыбаться, хотя очень хотелось. – Я там теперь часто сижу. Если хочешь, сыграем в шахматы.
Она улыбнулась и сразу ожила. И нахмурилась, пусть и притворно.
– Брюс, я не умею поддаваться!
– Я тоже, –
