глянул в стеклянную витрину за спиной продавца. Щёки его были пунцовыми как раскаленные конфорки – левой он врезался в плечо прохожего, а правая покраснела просто за компанию, решил Абби. Жаркий лик его почти сливался с рыжими волосами, обычно аккуратно убранными за уши, но после падения растрепанными как пылающая головка спички. Дополнял картину крупный бурый крап, густо покрывший всё его лицо от лба до подбородка. Весеннее солнце сделало свое дело – веснушки вновь облепили его голову, грудь и затылок.
– Ммм… я просто рыжий, – пояснил Абби. – А ещё я упал.
– Рыжий? – продавец скрестил на груди руки и поглядел на него сверху вниз. – Смотри-ка, рыжий нашёлся. Вон все, может, рыжие, все, может, упали. Но видок, будто сунул башку в костёр, только у тебя. Покажи-ка справку! Справка имеется ведь, а?
Он выжидательно уставился на Абби. Тот неспешно расстегнул комбинезон и вынул бейдж, болтавшийся на шнурке. Продавец схватил карточку и внимательно принялся читать, сощурив глаза.
– Пигментация… – пробормотал он, возвращая справку Абби. – Уж прости парень, перебдел я, но знаешь ведь, шляются, бывает, всякие. Из этих. Самовредящих. Тут надо держать ухо востро, – всё ворчал он, взвешивая карамель. – Тут и перебдеть не грех! А то знаешь, обслуживать таких нельзя. И заговаривать-то нельзя. Кто его знает, что там на уме у них.
– Ага.
Абби выложил на прилавок монеты и взял бумажный кулек, полный его любимой абрикосовой карамели.
– Ты, верно, из этих… – продавец щелкнул пальцами, нахмуривши седые брови, – из восточной Алавии…
– Ладриец.
– Да-да, из Ладрии. Там полно рыжих. Пёстрый народец, халеды-то издревле довольно блёклы.
– Ага.
Абби попятился к выходу.
– Ну, будь здоров, парень.
– Ага.
Продавец махнул ему рукой.
– Ты заходи, давай. Свешаю тебе чего-нибудь поинтереснее в следующий раз, – прокричал он Абби, приоткрывшему дверь.
– Спасибо, меня интересует только карамель.
Абби уже не помнил, как купил по дороге свежего хлеба. Как добрался до квартиры. Как сварил пару яиц, моментально проглотил их. Как поставил чайник, налил себе горячего горького чаю с календулой, раздавил ложкой карамель и размазал ее по куску хлеба. Он встрепенулся лишь когда по радио, которое все это время не смолкая вещало, раздался голос доминуса. Это была та самая песнь, что сегодня исполнял на площади глава кайола. До этого Абби жевал свой сладкий хлеб, рассеянно глядя в бежевую стену напротив. Но сейчас перевел взгляд на окно. Коричневые шторки стали оранжевыми – солнце садилось и посылало свои последние лучи, петляющие среди зданий, заглянуть напоследок в комнату Абби. Но та была сокрыта от любых взглядов. И сам он не горел желанием любоваться на закат. Он вновь подумал о страшном взгляде незнакомого типа на празднике. Что он делает сейчас? Носится по городу, сверкая глазами? Или притаился где-то, напропалую безумствуя? Интересно, как это – безумствовать?
