заставляет меня взбесится. Я вскакиваю на ноги, попутно смахивая пальцами слизь, что облепила лицо. И тут же понимаю, что теперь мы не одни. Что он сделал? Зачем всё это, и кто эти люди? Оглядываясь вокруг, я насчитываю восьмерых, и вид их не внушает мне спокойствия. Три женщины. Четыре мужчины и одна девочка-подросток.
Ощущение, что я попала в какое-то шоу, без приглашения, по принуждению, где мне предоставлена возможность лицезреть людей со всеми их ярко выраженными психическими расстройствами.
Смотрю на улыбающегося мне беззубым ртом лысого мужчину, одетого в серую, туго заправленную в брюки рубашку. Он как будто хочет, чтобы ему было тесно. Об этом говорят и его старомодные лупообразные очки, душки которых впиваются в его лицо, а глаза делают поистине огромными и сумасшедшими. И галстук-бабочка, что передавливает его отёкшую шею. Вот это удавление, намеренный ли его выбор? Или он просто не в курсе, что все, что на нем одето мало ему? Во время моих раздумий о его внешности изо рта мужика начинает течь слюна. Капли её стекают по подбородку и оставляют тёмные пятнышки на серой рубашке. А затем он закатывает вверх глаза, впадая в транс, и начинает тереть свои ладони, будто испытывая страшный зуд. А когда руки его покрываются кровью, я уже точно знаю, что он не отдаёт отчёта ни своему выбору в одежде, ни своим действиям.
Отвожу от него взгляд, и рассматриваю теперь вполне себе нормального на первый взгляд паренька. Высокий, молодой, может только на пару лет старше меня. Довольной щуплый, но не худощавый. Скорее похож на гончую, из тех, кого ноги кормят, чем на дохляка, обделённого здоровьем. Он смотрит на меня рыскающим взглядом, но, судя по всему, не видит. Темноволосый пацан явно не заинтересован тем, как здесь оказался. Сразу видно, что гложет его что-то другое. Куда более личное и глубокое, чем могло показаться на первый взгляд. Стоит, опираясь на переднюю ногу и яростно раскачивается взад-вперёд, как при синдроме навязчивых движений, из тех, что человек контролировать не может. Размышляя, грызёт передними зубами дымящуюся сигарету, тонкую длинную, и то и дело откусывает от фильтра кусочек за кусочком, частички которого сплёвывает себе под ноги.
По соседству с ним вижу седобородого старика, похожего на профессора. На нём пиджак, немного великоватый для него, но вполне приличный, а из кармана рубашки торчит небрежно сунутый кем-то розовый платок. Дед крутиться на одном и том же месте, словно его заело в автоматическом инвалидном кресле. На пледе, укрывающем его иссохшиеся ноги, лежит жёлтая резиновая уточка, из тех какими играются в ванной комнате малыши. Но сколько бы меня не раздражало его вращающееся кресло, у меня почему-то не возникает желания подойти и остановить его, даже если бы я и могла это сделать. Похоже, это единственное, что отвлекает его мозг от печальных мыслей. Пусть себе крутиться – думаю я, и переключаюсь на женщину, облачённую в розовую балетную пачку.
Взгляд её блуждает, как у многих
