знала, что она умеет готовить? Отвечай мне, Ута. Ты знала?! – спросила я мать, но услышала лишь жалобно мяукнувшего кота. – Пошёл нахер отсюда. Чего расселся посреди дороги? Ты же знаешь, мама, как много я голодала. Как часто отказывалась от тех похлёбок, что подсовывала мне старуха. Они пахли травами! Свиньи питаются лучше, чем питалась я. Разве не правда?! Что же ты молчишь? Как так случилось, что я пришла увидеть смерть, а она ни то что не умирает. Она готовит!
Ответом была тишина.
Не накручивай себя. Не вздумай заплакать, глупая дура. Ты ведь знаешь, что никуда она не вышла. Да, она что-то там приготовила, но что с того? Ведь, она вовсе не шастает по лесам как обычно. Ты знаешь, что, она в доме. Лежит и не произносит ни звука. Слушает тебя. Ждёт тебя.
Как же часто я представляла день её смерти. Желала увидеть её заблёванный бездыханный труп. Почти окоченевший, утративший былую гибкость. Старуха и сама не раз говорила о скором своём уходе, но, о Боже, как же я ждала тот день!
В своих мыслях, погружённых в темноту, укрытой ночью комнаты, я находила её скрюченную на постели, в тщетных попытках сползти с неё и позвать на помощь, с раззявленным в беззвучном крике ртом. Вонючую, холодную, в луже собственных экскрементов. Тихая, ничем непримечательная смерть. Один из нелюбимых моих вариантов.
Были и другие. Более изощрённые, в которых я представляла, как она падает с лестницы, ведущей на чердак, куда старуха ползала систематически, совершая какой-то ей одной известный ритуал. Я никогда не спрашивала ее, что находиться на чердаке. Откровенно говоря, мне было плевать, чем заняты её гнусные мысли, но я часто думала, как выхожу из сарая с пилой и подпиливаю самую верхнюю ступеньку. Я практически слышала, как старуха громко охает от изумления, и ужаса неминуемой боли от падения. Хватается за сердце, сжимая свою грузную обвисшую грудь, хлопает выпученными от страха глазами и кубарем катиться вниз, сверкая грязными панталонами. Слышу хруст её дробящихся костей, и он похож на музыку, чарующую мой слух. Я хочу, чтобы она страдала, так же сильно, как страдала когда-то я. Чтобы корчилась от боли. Чтобы её старые хрупкие кости прорвали её жестокую плоть и торчали наружу, как свидетельство испытываемых ею мук. Хочу слышать её тихие всхлипывания, когда она сообразит, что внучка не станет помогать ей. Будет смотреть и наслаждаться её сумасшедшим взглядом, умоляющим о пощаде.
А, может, смерть настигнет её вне стен дома? И тогда, она просто не вернётся с одной из своих продолжительных ночных прогулок, перенеся инфаркт или что-нибудь в этом роде. Было бы неплохо, если бы мне не пришлось прикладывать руку к её безвременной утрате. Размышляя над этим вариантом, я думала, что выжду достаточно долго, а затем отправлюсь на поиски её полу съеденного зверями тела. Я фантазировала, как найду её лежащей в овраге за лесом со сломанной шеей и обглоданной волками черепушкой. В том самом овраге, что местные жители облюбовали под сброс отходов. К её телу,
