что романтики-строители оставили клочки невырубленной тайги внутри вполне городских дворов. Еще в младших классах я встречала детей, от дерева к дереву бегающих за семейством бурундуков. Такой клочок тайги называют «лесок», потому что это не сквер и не площадка, а настоящий и нетронутый маленький лес. В нижнем дворе, как и во всяком синегорском дворе, есть такой же клочок невырубленной тайги. По вечерам там собираются подростки, не слишком обремененные опекой и школьными задачками. К тому же нынче стоит оттепель, каких не бывало. Мороз не успел извести ароматы лиственной смолы, жухлых трав и опавшей хвои. Вечная мерзлота, залегающая на несколько сотен метров под нами, делает поблажку, разрешает порезвиться. Жизнь хороша.
Доносятся потешные истории, кто-тозатевает разговоры, сидя на осенних листьях, кто-то молчит и просто не идет домой. От костра отдаляются одни силуэты, к костру стекаются другие. Ноги промокли, за шиворотом хвоя, но сидят до глубокой ночи. Плевать на геометрию, на тригонометрию и на физику – есть более востребованные стороны бытия. Я могла бы быть среди них, как одноклассник Дёня. Он живет на два фронта – прилежно делает уроки днём, посещает секцию греко-римской борьбы, а потом слоняется по поселку эдаким хулиганом, не высыпаясь ночами.
Но чутье подсказывает не ходить. Неохота, чтобы тебя окликали:«Э! Слышь». Пришла тут, уселась слушать матерные анекдоты, нюхает табачный дым. «Э, слышь!» – это правило игры, которое ты должна будешь принять. Не примешь, значит зачем тогда пришла? А как объяснить, что пришла ради воздуха, ради танца теней и запахов, новых идей в голове?
Я завидую Дёне, который жжет ветки и смотрит на созвездия. Он напускает на себя шалопайский вид и скрывает от приятелей хорошую учебу в школе, чтобы каждый день сидеть ночью у костра и никому не быть обязанным. Не хочет он в комфортной глухоте смотреть «Санту-Барбару»* с родителями. Придумал, выкрутился, но таких единицы.
Вдруг толпа у костра зашевелилась и встала. Всё «общество» из леска потоком тянется к подъезду Жениной мамы. Из окон напротив валят клубы дыма. Я слежу за этим местом, кажется, даже во сне, но сейчас в опускающейся темноте дым застил два первых этажа, а я не заметила.
«Мам, я пойду посмотрю, что там!» – бросаюсь в прихожую я, –«Смотри, там полно малолеток, им и то разрешают!». Этой фразой венчаются все поздние походы из дома. Здесь главное, не дав родителям времени на размышления, накинуть куртку, шапку и надеть дутые сапоги. «Только пять минут!» –донеслось вслед.
Где можно встретить весь цвет поселкового общества, как не на пожаре? Здесь, под окнами Жениной мамы, собрались все: благополучные и трудные, разбуженные и еще не засыпавшие, первоклашки и старшеклассники, из этого двора и из отдаленных, тепло одетые и наоборот, выбежавшие на пять минут. «Пожар! Там пожар!» – кричат малыши. Пробираясь ближе, я вижу дворового авторитета Хряща, который пользуясь случаем подходит и за руку здоровался с каждым, кто кажется ему не менее уважаемым. Я замечаю сестер Ивановых, которые знают всё про всех. Я вижу старшеклассницу Юлю из второго
