соседки, бабушка усаживала их под навесом у кухни и угощала чем-нибудь с огорода. В дом по деревенской привычке просто так не приглашала. Тем не менее, пару раз соседки оказывались у нас в горнице. Тогда бабушка гладила руками матерчатую скатерть на столе, качала головой и всё приговаривала, вздыхая: «Простите, у нас такой хавас!». Не сразу я поняла, что «хавасом» она называла «хаос». Наверное, услышала это словечко в одной из научно-популярных передач, которые в послеобеденное время крутили по радио «Маяк».
Дачный домик был маленький. Готовили на конфорке на крылечке, обедали в проходной комнатке с ходом на чердак (вечером там же мылись в корыте, пока не построили отдельную кухню с банькой). Спали в «большой» комнате с железной кроватью, квадратным диваном, шкафом-комодом, холодильником и тумбочкой – откуда после рождения двоюродной сестры нас с братом отселили на чердак. Когда мы еще спали в одной комнате с бабушкой, я и брат иногда просили ночью: «Бабушка, принеси попить», – и она всегда безропотно вставала и приносила не просто воды, а компота или подслащенного холодного чая. Мне сейчас стыдно вспоминать, что я будила ее среди ночи после тяжелого трудового дня ради стакана сладкого питья. В свое оправдание могу лишь сказать, что в детстве эти ночные компоты утоляли не столько физическую, сколько эмоциональную жажду, которая сỳшит гораздо сильнее. Когда подросла, тревожить бабушкин сон перестала. Огонь в моей душе компотом было не погасить…
Иногда я просила бабушку рассказать какую-нибудь сказку, и она рассказывала одну и ту же – про мальчика Петю, который всего боялся. Звучала она так: «Жил-был мальчик Петя, и он всего боялся. Попросит его бабушка: „Сходи Петя за молоком“, а он отвечает: „Нет, я боюсь“, и сидит дома. Попросит его бабушка: „Сходи Петя за хлебом“, а он отвечает: „Нет, я боюсь“, и опять сидит дома. Однажды решила бабушка сделать Петю храбрым. Сели они в лодку и поплыли на остров. Днем гуляли, а, когда наступил вечер, бабушка попросила Петю набрать грибов, подождала, пока он отойдет подальше, а сама быстро прыгнула в лодку и погребла обратно. Петя звал ее, звал, но бабушка не вернулась. Петя поплакал и стал искать, где переночевать. Залез в дупло на дереве и просидел там всю ночь. Хотели дикие звери на дерево залезть и Петю съесть, но не сумели. Петя утром выглянул – зверей нет. Тут и бабушка вернулась, сели они в лодку и поехали домой. И с тех пор Петя ничего не боялся. Ходил и за молоком, и за хлебом, и еще куда бабушка попросит».
Сказка о Пете оставляла странное чувство. Казалось, что бабушка намекает на меня, но ведь я всегда ходила за молоком и хлебом, даже за три километра через лес в палатку при «Сельхозтехнике»… И даже если бы я не ходила в «Сельхозтехнику», неужели бабушка могла бы оставить меня одну ночью в лесу? Вопрос не имел ответа, поэтому Петя снова и снова отказывался ходить за хлебом, сидел в дупле, ждал бабушку на лодке – а я снова и снова испытывала
