он дрался так часто, что мог рассказывать часами, не повторяясь: в тамбуре электрички с мужиком, который «неправильно» затушил окурок; на заводской проходной с комсоргом, «потому что он сволочь»; на входе в автобус со стариком, который сказал «блядь» в присутствии женщин; даже за несколько часов до Нового года – с тремя милиционерами, пытавшимся без очереди отхватить торт «Птичье молоко».
Были у Коли и другие странности: он терпеть не мог чистой или новой одежды и надевал ее, только если ничего другого просто не было. Никогда, даже в самые лютые морозы, не покрывал головы (по семейной легенде именно эта привычка стоила ему кудрей: к концу службы на Севере, где после бани Коля принципиально выходил на мороз с мокрой непокрытой головой, все волосы с его макушки полностью и бесповоротно выпали). Избегал любых культурных мероприятий, и, родившись в Москве, ни разу не был не только в театре, но даже в кино или цирке. К врачам попадал только в двух состояниях: либо без сознания, либо с тяжелыми переломами. Но едва очнувшись, уползал на волю и за первым же углом сдирал с тела все свидетельства врачебной помощи, включая гипс. Лишь однажды Колина травма заставила его провести несколько недель на больничной койке, – это случилось в последние полгода его жизни, о которых я расскажу дальше.
Из моего описания может сложиться впечатление, что Колина неугомонная душа ютилась в теле, перекрученном от неправильно сросшихся переломов, с вечно синюшным от побоев лицом. Ничто не может быть дальше от истины. От рождения Коля обладал отличным здоровьем, красивой правильностью черт, высоким ростом и приятной поджаростью. Даже близорукость его красила: в очках он казался молодым кандидатом физических наук, хотя не закончил ни одного из трех институтов, куда последовательно поступал после армии. Помимо внешней привлекательности, Коля был остроумен и, пока его еще приглашали в гости, быстро становился душой любой компании. В спорах его любимым словечком было «обожди», которым Коля отмечал начало атаки, словесной или рукопашной. Но надо сказать, что с теми немногими людьми, кто относился к нему по-доброму, Коля почти не петушился. Правда, таких людей с годами оставалось всё меньше.
Приятная наружность и природное остроумие дарили ему успех у женщин. Свою первую жену, мою маму, Коля очаровал в те несколько минут, пока с приятелем ждал в ее комнате соседку по общежитию. Мама вспоминала, что в тот вечер она не закрывала рта от смеха – и так до самой свадьбы, а потом и целый год после нее. Но когда медовый год прошел, шутки кончились.
Во-первых, выяснилось, что в свои двадцать с небольшим Коля – запойный алкоголик с солидным стажем. По его собственному горделивому признанию, алкоголь (как и сигареты) он попробовал еще в средней школе. После армии пил почти ежедневно и помногу, на спор мог и две бутылки водки зàраз, но домой добирался всегда на своих двоих, а потом быстро и тихо ложился спать, так что долгое время дед с бабушкой недооценивали серьезность
