выходной шила нам с братом обновки из остатков казенных заказов.
О том, какой была их совместная жизнь, я догадывалась лишь по случайным фразам, подслушанным от взрослых. Видимо, в самом начале брака дед пытался «учить» бабушку обычным деревенским способом, но оттого, что в родительской семье она битья не знала, то каждый раз так искренне изумлялась на поднятый кулак, что у деда «рука опускалась». Выпивка не помогала: хмельной, дед становился еще ласковей и быстро засыпал сном младенца. Ситуация складывалась скандальная, и, чтобы не ронять авторитет молодого мужа в глазах соседей по бараку, бабушка придумала вот что: каждое воскресенье, захватив бутылочку вина, уводила деда «погулять» в ближайший лес, а после возвращения жаловалась товаркам, что в рощице дед жестоко «учил» ее за все грехи, совершенные на неделе. Эта традиция осталась с ними до дедовой смерти. По малолетству я сначала не понимала, чем так милы им эти прогулки вдвоем, и все время пыталась (безуспешно) навязаться им в компанию, но однажды увидела, как теплым вечером бредут они домой – румяные, смеющиеся и самодостаточные, – и больше не приставала.
Справедливости ради, «учить» бабушку действительно было незачем и не за что. Все внешние обряды традиционного брака она соблюдала безукоризненно: прилюдных лобовых атак и выяснений отношений избегала, супруга «обрабатывала» строго наедине и исключительно лаской – поэтому жили они душа в душу. Дед называл бабушку «моя Полинушка» и часто «баловался» с ней, как, наверное, медведь играет с медовым бочонком. Правда, однажды, затеребил он и защекотал бабушку до того, что сломал ей запястье. Очень удивлялся, охал, расстроенно чесал затылок, но впредь вел себя осторожнее.
Вообще, дед был добрым человеком и, кажется, любил меня. Я знаю это потому, что он всегда старался найти повод, чтобы не наказывать меня, хотя там, где я росла, детей били охотно и часто. Помню такой случай. Летом дед время от времени посылал меня за квасом. Его продавали из бочки метрах в ста от дома. Разливали только в свою посуду, поэтому бабушка выдавала мне особый бидончик, который тетя раскрасила в желтый цвет, а на боку нарисовала красную розу. Обычно я возвращалась быстро и без приключений, но однажды на обратном пути встретила у подъезда ватагу дворовых приятелей. Они только что прибежали с пустыря за домом и очень хотели пить. Тем более холодного квасу. По глоточку. Отказать было невозможно из соображений дворовой чести. Когда последний «дегустатор» утирался рукавом, из подъезда вылетел разъяренный дед. Наверное, он засек нас из окна кухни, которое выходило во двор. Дед заглянул в бидон: там оставалась добрая половина кваса, но в ней плавали слюни всего нашего двора. Моих приятелей, конечно, как ветром сдуло. Я осталась с багровым от ярости дедом один на один – не считая притихших бабок на скамейке.
Дед молча вырвал бидон из моих рук и выплеснул пенную
